[Доктор Айзен]

Название: Няньки
Автор:  Chirsine
Размер: миди, ~5,2 тыс. слов
Пейринг/Персонажи:Яхве/Шутара Сенджумару, Хесубе Ичибей, Киринджи Тенджиро, Нимайя Оэцу, разные персонажи
Категория: джен, прегет
Жанр: драма, общий
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Яхве и Нулевой Отряд знакомы друг с другом очень давно. Еще до первой войны с квинси. До основания Готея. До начала времен. Потому что изначально Королевская Стража создавалась совсем с другой целью
Предупреждение: преканон преканона, молодой Яхве
Примечание: Спасибо  Доктор Айзен за идею и укур
Для голосования: #. WTF Bleach Wandenreich 2016 - "Няньки"

Сенджумару внимательно разглядывает переплетение металла и костей перед собой и на всякий случай уточняет:

— Это и есть мое задание? Вы уверены?

Ичибей кивает и делает приглашающий жест рукой.

Больше всего это похоже на какую-то изощренную шутку или глупую игру из тех, которые так любит затевать Генрюсай и пигалица-Шиба. Или особое таинство, потому что вот же: они прогнали всех слуг, обложились кидо-барьерами и закрылись в дальней комнате поместья. Ичибей и Сенджумару за столом, горит единственный бумажный фонарь. Мастер-целитель Киринджи нависает у нее за спиной, длинная деревянная щепка, которую он жует, еще немного и упрется Сенджумару в плечо. Великий кузнец Оэцу сидит, подперев подбородок рукоятью меча.

Ждут, когда она приступит.

— Говори тише, госпожа Сенджумару, — напоминает Киринджи, — и пошевеливайся. Нам не разрешено надолго покидать Верхние Миры. Король ждет.

Ну как есть захотели поиздеваться, решает Сенджумару, глядя на уродливую свалку металлических нитей перед собой.

А ведь все так хорошо начиналось. Генрюсай лично встретил ее после охоты на Пустых и даже для виду поторговался за перчатки и рубаху, тканые из их шерсти. К ней часто за таким захаживали: никто больше не умел так Пустого связать, обстричь-обчесать и собрать духовную нить на полотно.

Генрюсай забирает у нее себе на плечи пару тюков шерсти, прежде чем начать разговор:

— Король Душ требует себе в услужение нового стража, — сообщает он, выходя на деревенский тракт. — Прислал к нам на два дня и две ночи Ичибея с мужиками, чтобы отобрали достойного. Хочешь верь, хочешь — нет, а женщину-ученого ищут.

— Какая я тебе ученая, Генрюсай, я рубахи шью, портки да фундоши. — Сенджумару с деланым безразличием поправляет ремни на плечах и считает себе под нос, сколько локтей пряжи получит из шерсти.

— Вот и я так подумал, — соглашается Генрюсай. — Сначала хотел Ячиру предложить, но в страже теперь служит Киринджи, а они с ней друг друга со свету сживут, если надолго в одном мире задержатся.

Сенджумару сбивается с шага. Ах ты ж дурень!

— Потом решил: что там, раз дело такое, Хикифуне позову, — не замечая ее взгляда, продолжает Генрюсай. А она как заслышала, так и удрала в лес. Весь день с факелами ищем по самой чаще, но ты ж ее знаешь. — Он вздыхает, останавливается и, взяв Сенджумару за плечи, разворачивает лицом к себе. — Спасай, сестрица названная, не Шибу же мне звать — она совсем еще девчонка.

И валяет он эту девчонку в траве по всем окрестным полям, злобно думает Сенджумару. Никак, живот уже от него нагуляла, вот отпускать и не хочет. В Королевскую стражу-то как попал — так и концы в воду, ищи-свищи потом.

Тюк шерсти непривычно тяжел и оттягивает плечи. Духовная сила в нем копится, подпитываясь от самой Сенджумару — темная, недобрая, такая, что добра не приносит.

Приходится злые мысли отпустить.

— Соглашайся, сестра, — бесхитростно говорит ей Генрюсай, сжимая крепко-крепко и приближая к себе. Глаза честные-честные, чистые-чистые, как ручеек. — Потом гордиться будешь, что решилась. Первой женщиной-стражем станешь!

Сенджумару наклоняет голову набок.

То ли дурак такой, то ли хитер до того — она за минувшие годы так и не решила.

— Что тебе с нами тут прозябать? — продолжает Генрюсай, встряхнув ее разок за плечи. Убеждает, стервец. — В мужья себе ты никого не берешь. Людей, как Ячиру, за собой не водишь резню в окрестных деревнях устраивать.

— И как на тебя только девки клюют, а, Генрюсай? — сладко улыбается Сенджумару и тычет локтем под ребра — остро, больно, чтобы в тупую его огненную голову дошло что-нибудь наконец.

— Сенджумару, ты чего? — хмурится он. Но шея-то, шея и уши вспыхнули как самый маков цвет! — Я к тебе честь по чести подступаюсь, а ты — все шутки шутить!

— Нет ты мне скажи: прежде чем молодую Шибу на травы в поле уложить, ты тоже ей перечисляешь всех-всех своих прошлых женщин?

О, лицом просветлел. Никак понял?

— Ну прости меня!

— Ты головушкой-то своей думай сначала, прежде чем говорить! Или она у тебя только для того, чтобы суп с водорослями выхлебывать, да угли раздувать?

Генрюсай ее отпускает и отступается сам, но смотрит при этом — что пес побитый.

— Ты же рукастая, — добавляет он грустно, — голова у тебя на месте. У нас выше себя ты не прыгнешь. А в Королевской страже жить станешь, как высокородная. Еще весточки нам сюда слать будешь, рассказывать, как хорошо устроилась, и смеяться надо мной, дураком…

Ах ты ж лис, уже сейчас смеется про себя Сенджумару. Она, значит, устроится — и все? И не будет Генрюсай через нее себе милости продавливать? И так забратался с Ичибеем, но видно же по нему: больше хочет, дальше хочет, под белые стены к Благородным Домам собирается подобраться.

Он-то тоже птица огненная, не местного полета.

— Ладно, — вздыхает она. — Твоя взяла. Поговорю с Ичибеем.

И вот, пока снаружи вторую ночь гремит праздник, она сидит перед кучей мусора и раздумывает, кому иглу в глаз воткнуть: себе ли, что пришла и выставляется на посмешище, Ичибею ли, Оэцу ли — чтобы не лыбился так. Тоже нервничают, стервецы, хоть и не показывают. Время-то у них и правда выходит: с рассветом уже пора подниматься в небеса, к Королю, а нового стража до сих пор не отобрали.

— Ну давай, сестрица, йоу, — умоляюще смотрит на нее Оэцу. — Игрушку сотвори. Я кость от кости, зуб от зуба ковал, а ты теперь — чудо сшей. Королю Душ на радость!

Сенджумару достает из прически костяную иглу, вытягивает гладкий блестящий отрез ткани из одного рукава и моток шерсти — из другого.

Ну что же. Ох, не так Сенджумару хотела во Дворец попасть, но что уж там. Надо брать, что дают, и пробиваться самой дальше.

Она шьет быстро: осталась пара часов до того, как темнота начнет отступать, а Ичибею с мужиками еще совещаться и решать, что с ней делать. Может, и правда решат расспросить и узнать, чем она прославилась, кроме шитья исподнего. Может, им слова Генрюсая не хватит?

— Ты погляди-ка, — бормочет Киринджи.

Сенджумару улучает минутку, чтобы извернуться и ткнуть его иглой в щеку, — как он ее весь вечер щепкой своей в плечо тыкает, отвлекает, подлец, — и командует:

— А ну не болтай под руку!

Она заканчивает с первыми лучами солнца: не утерпела, провозилась подольше, потому что того кованного уродца, которого ей Оэцу подсунул, хотела обшить получше. Сначала думала неведомого монстра сделать — навроде Пустых, которых стрижет на охоте. Потом решила молодого воина — для Короля же. Ни одно не получилось, ни другое — проклятая заготовка будто над ней измывалась. Потом замаялась, плюнула в сердцах и оставила, как есть: ни людь, ни Пустой, а непонятно что. Сенджумару воткнула ему клок малиново-ярких шерсти на голову и закончила на этом.

Все, время вышло, хватит.

— Спасибо тебе, госпожа Сенджумару. — Ичибей принимает игрушку с поклоном и выходит на веранду. Киринджи с Оэцу тут же за ним следом выскакивают и на перегородки за собой накладывают кидо толстое, как каменная стена.

Вот дураки. Что Сенджумару их стены? Она же не силой ломиться будет! Иголочкой кольнет, тоненький комариный укус оставит, ниточку протянет — и уже хватит, чтобы услышать.

— …да никто не узнает! Он, что ли, определит, йоу? — слышно Оэцу. — Да он в глаза игрушек не видел!

— Все честь по чести: пришли, выбрали, мастерица известная, — а это Киринджи щепкой скрипит. — Что не так?

— Страшный больно, — вздыхает Ичибей.

— А то ты лучше сможешь! — влезает Оэцу.

— Зато правдивый, — веско произносит Киринджи. — На господина похож. Один в один похож. Берем!

— Ну берем, так берем, — снова вздыхает Ичибей и возвращается в комнату.

Сенджумару только прическу поправляет да разглаживает складки на одежде — как есть сидела, честно дожидалась ответа.

— Собирайся, госпожа Сенджумару, — роняет он, — прощайся с друзьями и близкими. В следующий раз свидитесь нескоро.



Провожать ее приходят всей деревней: кто желает удачи, кто, как Ячиру, фыркнув в сторону, обнимает молча — да так, что кости хрустят, а кто, как мохнатый полулюдь Комамура, вздыхает, что больше таких особых портков с дыркой для хвоста нигде не найдет. Рядом котенком крутится маленький Шихоин, этому клубки шерсти подавай на память.

Всем чего-то надо, все слезу пускают, как в последний раз видятся, да что такое-то.

Киринджи же, вон, возвращался к семье. Однажды. Впервые за семьдесят лет, и то — пока Ячиру далеко-далеко за горы уходила.

Генрюсай ее не отпускает долго. Выспрашивает, все ли взяла, не хочет ли все же остаться. У полого огненного змея, который понесет стражей на небеса, уже здесь Шиба. Ей Генрюсай доверяет запускать в небо свои фейерверки. Что-то, наверное, это да значит.

— Успеха тебе, сестрица, — улыбается ей Шиба тепло и светло.

Сенджумару будто иголочкой в сердце покалывает.

— А тебе — спокойствия и терпения с этим балбесами, — легко отвечает Сенджумару и, не оглядываясь, переступает порог змеиного брюха. Как отрезала.

Остальные уже внутри, ее ждут, — и за ней же смыкается каменная стена. А потом в руках Оэцу вспыхивает зеленоватый огонек.

— Госпожа Сенджумару, — начинает Ичибей, –мы прибудем к обеду. У тебя будет время обустроиться и осмотреть свой дворец. — И смотрит внимательно. Сенджумару только губы кусает, чтобы не охнуть. Дворец! Целый! Ей одной! — А завтра с рассветом предстанешь перед Королем вместе с игрушкой. Она будет первым даром.

Сенджумару поводит плечом.

— И все у вас к рассвету привязано?

Они переглядываются.

— Потом объясню, — бросает Киринджи, загоняя щепку из одного края рта в другой. — В двух словах тут не скажешь. Короля увидишь — поймешь.

Сенджумару отсрочке-то на самом деле и рада. Потому что если ее даром должна быть игрушка, то она скорее от стыда сгорит и сбежит обратно к названному братцу Генрюсаю, чем предложит Королю Душ такого монстра.

У нее будет пол дня и еще ночь, чтобы придумать достойный подарок и подготовиться. А охать и по сторонам глазеть будет потом. К тому же, на парящий камень она уже насмотрелась пока Генрюсай и Шиба тренировали огненных учеников — эти-то что только в воздух не поднимали. Один раз случайно сдвинули гору, другой — нарочно высушили море.

Висящие в воздухе бани, храмовый комплекс и пещера-кузня с пышногрудыми девицами тут и рядом не стояли. Как и ее собственный голый кусок камня с продуваемой всеми ветрами хибаркой.

— Поиздеваться решили? — уточняет Сенджумару, когда они прибывают на центральную платформу между парящими дворцами.

Киринджи цыкает, выплевывает обжеванную и разлохмаченную щепку и тут же сует в рот другую.

— Прояви мастерство. Король за нами наблюдает, покажи, что даже из ничего можешь создать дворец.

— А что еще ему показать?

Оэцу, окруженный своими верными занпакто, только гыкает и желает удачи — к нему уже спускается живая лестница из языков пламени и новые девочки с подносами.

— Языкастая ты, — вздыхает Киринджи.

— Это плохо? — она поднимает брови и готовится вынуть из волос иглу, чтобы снова его куда-нибудь ткнуть.

— Это слишком хорошо. Беду накликаем, — неопределенно роняет Киринджи и растворяется в клубах дыма.

Ичибей, за все это время не сказавший ни слова, — только наблюдал за ней, прищурившись, старый сыч, — молча кланяется и тоже отступает. К нему прибывает живая чернильная лодка.

А Сенджумару ждет ее новый дворец. Ладно хоть догадалась набрать с собой побольше тканей и игл.

* * *

Сенджумару готовится затемно: укладывает подарок, наряжается в лучшие свои одежды, закалывает волосы самыми драгоценными и острыми иглами. И оплетается тонкой нитью на всякий случай — чтобы ничего не сбилось, пока будет идти меж дворцов, снаружи ветрено.

Но ведут ее какими-то странными ходами: узкими, полутемными, потолки низкие, все таинственно, опять страху на нее нагоняют. Дурочка, думают, впечатлительная, раз не в Великом Доме жила, а в деревне.

Коридоры заканчиваются боковой дверью в закуток перед тронным залом. Сенджумару ненадолго останавливается, — поправить солнце-иглы в прическе, расправить полы одежд и пустить по плечам пряди волос, — а потом выступает за Ичибеем. Он-то уже вперед семенит: сложился в поклоне и выставил перед собой их расшитого горе-воина, будто защищаясь им от чего-то.

Э, нет, с этим уродцем пусть сам позорится.

Сенджумару отодвигает его в сторону и выходит вперед. Тут же, не глядя на фигуру у трона, опускается на колени и, расправив сверток, пускает ткань гулять по воздуху.

— Шутара Сенджумару прибыла на службу, — объявляет она. — Прими мой дар, господин! Плащ, достойный плеча истинного Короля всех миров.

О том, как она ночь не спала и все пальцы исколола, — этого с Сенджумару не случалось уже лет как тысячу, — вытягивая из воздуха подлинную духовную ткань, она молчит. Как и молчит, сколько вымачивала лицо в ключевой воде из бань Киринджи, чтобы недосып не бросался в глаза.

И сколько с одеждами провозилась. И как долго укладывала волосы. И как важно для нее это первое впечатление.

Где-то сбоку смеется Оэцу: сначала тихо, потом все громче и громче, потом бормочет что-то про «ой, не могу, сейчас лопну», и на него неразборчиво ворчит Киринджи. Ичибей напевает себе под нос какой-то легкомысленный банный мотивчик и, досеменив до Сенджумару, бухается на колени рядом.

— Самоуверенная дуреха, — не поворачиваясь, не разжимая губ и не прекращая напевать, говорит он ей. — Но храбрая. Молодец.

Сенджумару, чувствуя, как у нее полыхают щеки, мысленно себе обещает, что придет к ним обоим ночью, как настоящий злой дух, и зашьет все отверстия в теле. Чтобы не повадно было над ней издеваться.

Тишина затягивается.

— Вы ошиблись, отец спит во льду. Вместо него принимаю посланников я, — наконец отвечает высокий, молодой голос. Еще не переломавшийся, мальчишечий, такой у Генрюсая был, пока тот с другими мальчишками бегал голозадым. –Я его сын. Но еще не король. И плащ красивый, но мне он велик.

Сенджумару закусывает губу. Вот не кровная она сестра Генрюсаю, а дурь у них на языке — одна на двоих.

Ох, как бы выкрутиться-то.

— Господин, смотрите, какую Сенджумару вам игрушечку сделала! — вступает в тишине Ичибей, потрясая перед собой шитым уродцем. — Это воин в красном плаще…

— Замолчи! — шипит ему Сенджумару и, подняв голову, встречается взглядом не-Королем.

На ступенях у трона мальчик. Ну как есть — мальчишка, ей едва-едва до груди достанет. И глаза у него добрые, теплые, как у Шибы.

Славный он. И игрушечного уродца не заслужил.

— Здесь нет никакой ошибки, господин, — мягко произносит Сенджумару, удерживая его взгляд. — Я увидела будущее, а в нем был Король всего сущего. Однажды вы подрастете, и этот плащ станет вам по плечу.

Мальчик в простой белой одежде — на него что, не догадались ничего кроме мешка напялить? У них тут совсем глаза не на месте? — осторожно спускается по ступеням и останавливается перед Сенджумару. Потом забирает у нее из рук плащ и, помедлив, набрасывает себе на плечи. Ткань для него еще тяжела — ей нужно время, чтобы подстроиться под уровень духовной энергии, ну хоть это-то Сенджумару предусмотрела, — и пригибает к полу.

— Почему черный-то? — снова не шевеля губами, спрашивает Ичибей.

— Чтобы ты, старый дурак, спросил, — огрызается Сенджумару, пока мальчик пропускает сквозь пальцы тяжелые складки.

Плащ ему и правда ой как велик: ткань до половины стелется по полу. Сенджумару надеется, что убирают здесь часто. Еще нехватало в пыли извозить в первый же день.

— Спасибо тебе, он мне нравится, — говорит ей мальчик и, взяв ладонь Сенджумару в свои, тянет вверх. — Добро пожаловать в Измерение Короля, страж Шутара Сенджумару. Пусть наш дом теперь станет твоим.

Она поднимается с колен и выпрямляет спину. И правда, мальчик ей едва-едва по грудь.

— На молодого господина сверху-вниз не смотрят, — шипит ей Ичибей.

Сенджумару пытается его незаметно лягнуть. Вот привязался, зануда.

— Меня зовут Яхве, — продолжает мальчик. И ему-то, похоже, ничего не мешает задрать голову, чтобы видеть лицо Сенджумару. — Спасибо тебе за все подарки, что принесла с собой.



— Да не бесись ты, сестрица! — Оэцу сгребает ее за плечи. — Мы ж не со зла! Это такое боевое крещение, йоу. Каждый через него проходит.

После церемонии Ичибей возвращается в своей дворец и забирает с собой Яхве: тот оглядывается на Сенджумару через плечо и улыбается на прощание. А Оэцу с Киринджи отводят ее в обеденный зал с длинными рядами столов: там уже толпятся занпакто и расставлены блюда.

Пировать собираются, значит. Внизу, у Генрюсая, им двухдневной пьянки мало было.

— Слушай сюда и запоминай, два раза повторять не стану, — обстоятельно начинает Киринджи, и, макнув щепку в суп, ведет ею линию по столу. — Наше дело — воспитывать молодого господина. Поднимаемся каждый день вместе с ним на рассвете. Сначала у него занятия с Ичибеем: каллиграфия, чтение, счетоводство, наука правления миром.

— Да непристойные картиночки рисуют все утро, йоу, что я, Ичибея не знаю? — фыркает Оэцу. — Вот то ли дело потом у меня в кузне!.. Ты бы видела, сестрица! Вот где чудеса! — и возвращается к своей горке риса.

Киринджи косится на него и снова обращается к Сенджумару:

— После Оэцу с господином занимаюсь я, тренируем владение мечом, силу и выносливость. Ты будешь с ним возиться на исходе дня. Считай, достанется легкое время: мы уже умотаем, будет тихий и послушный. Придумай, чем его займешь до ночи. Дальше — сон.

— А с утра все сначала, сестрица, — Оэцу поводит бровями. — Нянькой тебя позвали, нянькой днем. Зато ночь — твое время, делай, что хочешь. Слыхал краем уха, ты исследуешь натяжение духовной энергии? Вот и занимайся. Лабораторию тебе подгоним, йоу. Сила здесь чистая, концентрированная, быстро вперед уйдешь в исследованиях.

— В чем подвох? — спрашивает Сенджумару и подпирает подбородок рукой.

— Шебутной он у нас, — вздыхает Оэцу. — Постоянно удирает, глаз да глаз нужен.

— Молодой господин растет быстро, — повышает голос Киринджи. — И мы втроем с ним уже не справляемся. Поэтому тебя и позвали.

— И долго идут занятия? — спрашивает Сенджумару, прикидывая в уме, чему такому может учить наследника Короля Душ, что ему потом пригодится.

Занавеси в тронный зал вместе с ней будет шить? Ну как же. Одежду себе?

— Да сколько тебя хватит с ним сидеть, столько и идут. — Киринджи пожимает плечами. — И занятия — это я их для красивого словца называю. На самом деле, — он замолкает, а потом отмахивается.

— Увижу — пойму? — передразнивает его Сенджумару.

— Почти.

Когда Сенджумару возвращается к себе в парящий дворец, она сначала думает, что по ошибке ступила не на ту платформу. Лестниц между ним нет, каждый придумывает свой способ перемещения, и у нее это — нити. Потом, может, в ковровую дорогу сплетутся, если будет время ими заняться как следует. А пока Сенджумару только учится правильно завязывать узлы между ними.

Вроде все верно, она у себя. Узор на полотне духовной силы — ее, и ее же стоит оттиск. То же самое море лент, та же сила натяжения.

Только вместо хибары ее встречает сад: вытянутые капли прозрачных озер, перекинутые через них горбатые мосты, беседки по углам и одна главная — в центре, с мягким ложем. Ее вещи аккуратно разложены на столиках рядом. Даже обрезки, оставшиеся от королевского плаща, собран вместе на отдельном подносе. Иглы разложены по длине и виду материала. Отрезы тканей расставлены по цвету, и их столько, что у нее разбегаются глаза.

Кончики пальцев зудят, Сенджумару не терпится приступить к делу.

Но сначала обходит новые владения, проверяя каждый уголок. Из земли к ногам пробивается первая трава: зеленая, сочная, ни единого цветка, который бы портил ее фактуру. Мостки подстраиваются под нее сами, отращивая перила там, где Сенджумару вдумывается задержаться. В воде сначала выныривают бутоны ирисов и кувшинок, но под строгим взглядом Сенджумару они отращивают себе хвосты и плавники, пускаясь кругами.

Никаких цветов без ее разрешения.

Ничто не должно отвлекать от ткани и узоров.

Небо над головой синее, чистое, гладкое, как шелк. Так и хочется ткнуть иглой. Самое время для работы.

Сенджумару, кажется, обещала Яхве новую одежду. Можно придумать что-нибудь, что и ему подойдет, и Ичибея позлит — чтобы старый зануда в ее дела больше не лез.

Сенджумару поднимается на ступени, усаживается на подушки и, повернувшись лицом к саду, делает взмах рукой. Отрезы тканей, один за другим, разворачиваются перед ней и катятся дальше по траве. Цвета, узоры, фактуры, сочетания. Нити звенящими струнами вытягиваются в воздухе. Все для нее.

Пора приступать.

* * *

Яхве приводят к ней вечером: Киринджи с лица усталый, мокрый, будто семь потов с него уже сошло, и восьмой прямо сейчас слезает. Еле ноги волочит. Украдкой пытается подцепить край ткани с земли и утереться, но ловит взгляд Сенджумару и отпускает.

Яхве — он все еще в ее плаще, надо же, — всю дорогу через сад вертит головой по сторонам, но сам ткани не трогает. Хотя, наверное, хотел бы — Сенджумару видит любопытный огонек в его глазах.

— Передаю с рук на руки, — вздыхает Киринджи. — Пойду отмокать к себе. Ночью Ичибей заберет молодого господина в Главный дворец.

И стекает волной кипятка за порог.

Яхве, помахав его банному пару на прощание, поднимается по ступенькам к Сенджумару и опускается на одну из подушек с краю.

— У тебя здесь красиво, — говорит он.

— Рада, что вам нравится, — Сенджумару наклоняет голову.

Яхве, пошарив по рукавам, достает откуда-то того страшного шитого воина и с гордостью показывает ей. Игрушка слегка поистрепалась, и Сенджумару хмурится. Как так? Уже? Она вела стежки прочнейшими из нитей, брала лучшие ткани. Что такого с ним надо было сделать?

Только что-то в нем изменилось. Сенджумару не припоминает некоторых стежков, а это странно. В чем-чем, а в шитье она забывчивостью не страдает.

Игрушка, несмотря на потрепанность, стала выглядеть чуточку лучше и живее. Человечнее.

Возможно ли?..

— Спасибо за него. — Яхве смотрит на игрушечного воина с улыбкой, глаза сияют, И Сенджумару неудобно оттого, что ее великолепное мастерское шитье выдержало только день. — Сегодня мы с ним вместе отсидели занятия у Ичибея и ковали вместе с Оэцу. Мы оба были как стоящие воины! А еще плавали в источниках у…

Он поднимает глаза на Сенджумару, и что-то на ее лице, наверное, отразилось, потому что восторг в глазах Яхве гаснет.

— Я сказал что-то неподобающее? — спрашивает он. — Я тебя обидел? Ичибей говорит, мне нужно следить за словами, потому что все, что изрекает Король Душ, становится правдой, а я сам когда-нибудь буду Королем Душ. Правда? Ты же это видела в будущем? Так? — он подается к Сенджумару с вопросом в глазах.

И, ох, если ей-то с Генрюсаем точно надо следить за своим болтливым ртом, то над Яхве старик-Ичибей явно переусердствовал.

— Истинно так, однажды вы станете Королем, — серьезно кивает Сенджумару. А потом не выдерживает и все-таки улыбается. Молодого братишку-Генрюсая ей Яхве напоминает просто нестерпимо. — И ничем вы меня не обидели, даже напротив. А Ичибея слушайте, да делите все в уме надвое. Старый хрыч вам столько гречневой лапши понавешает, что с ушей снимать замучаетесь.

Потянувшись вперед, она легонько щелкает Яхве по лбу. Он аж подскакивает — и смотрит на нее огромными от удивления глазами.

— Всегда думайте своим умом, — говорит ему Сенджумару. — Пусть это и будет сегодняшний наш урок. А теперь, если вы не против, я заберу воина. — Она протягивает руку за игрушкой. — Он поистрепался с вами. К завтрашнему утру я сошью вам нового, еще лучше прежнего.

Яхве подается назад, прижимая игрушку к себе.

— Хочу оставить и его, — начинает он неуверенно, но потом голос крепнет: — Сегодня он служил мне хорошо, я вознагражу его за это. Так полагается поступать с верными слугами. Дарую ему имя: Красный огненный воин. Пусть остается. — И, стрельнув глазами в сторону Сенджумару, добавляет: — Но второго ты тоже сшей. Ему в пару. Белого.

— Будет исполнено, — с улыбкой кивает Сенджумару. — Я сошью вам целую армию.

И когда Яхве, просветлев лицом, подсаживается ближе, она раскатывает на коленях холст яркой многоцветной ткани.

— Я видела, как вы смотрели на узоры, когда поднимались сюда. Хотите ли узнать о них больше?

И, да, ей определенно, есть чем занять Яхве до ночи, пусть Ичибей не сомневается. У Сенджумару хватит уроков на много-много дней вперед.

Правда, мерки с него она так и не снимает, но с этим торопиться некуда, она только-только остановилась на ткани, из которой будет шить. А мальчишки растут быстро, может так статься, что, когда она приступит к раскройке, все мерки придется снимать заново.

Зато Белого воина в пару к Красному она шьет гораздо быстрее и сноровистей. На этот раз не нужно подстраиваться под криворукий металлический скелет, слепленный Оэцу, и Сенджумару вольна делать, что хочет. Она заканчивает, подшив волну мягкой, длинной шерсти. И — пожалуй, что хорош, удался.

Она с нетерпением ждет, когда придет Яхве. Потому что в следующий раз Сенджумару расскажет ему о своем мире.



Со временем, Сенджумару решает пошить игрушечных стражей и для себя. Насмотревшись на то, как Оэцу каждые несколько дней выковывает себе новенький занпакто, она оживляет стежками черных болванчиков, Игольчатую Стражу, обещая себе чуть позже, что пошьет им разные лица и характеры. Тоже как у занпакто. Или как у объемных чернильных теней, которые живут в храме Ичибея.

Но потом решает, что оставит их такими, какие получились. Так они — отличаются.

Яхве с ней соглашается. Правда, его-то шитые воины все больше и больше походят на живых. Сила Короля Душ с ними что-то делает, меняет и наполняет собой. Точно так же как растет и он сам — уже Сенджумару по плечо. Плащ на его плечах с каждым солнцеворотом сидит все лучше и лучше, а по земле волочится все меньше и меньше ткани.

Сенджумару как раз собирается поговорить обо всем этом этом, когда с ней впервые происходит то, о чем предупреждали Киринджи и Оэцу: Яхве пропадает.

Они играют в прятки в саду, вся Игольчатая Стража отворачивается вместе с Сенджумару, чтобы считать от бесконечности до одного, а когда поворачиваются — лента с нитью его силы уже пропадает.

— Говорил я тебе или нет? — зыркает на нее Киринджи, когда Сенджумару созывает их свой дворец, чтобы объявить о пропаже. — Только обычно вот так исподтишка молодой господин не убегает. Тем более, не пропадает из Измерения Короля, а сейчас я даже не чувствую его духовной энергии! Чему ты тут учишь будущего Короля, а, женщина?

Сенджумару скрещивает руки на груди.

— Тому, чему вы все, не станете, — мрачно объявляет она. — Чтобы сам думал, как ему жить и как — править. Или хотите, чтобы он вечно за ваши одежды цеплялся и сам не знал, куда ступить? Совсем за сопляка держите?

— Погляди, как сейчас править его отец, йоу, — напоминает ей Оэцу, влезая между ними. — Что-то не видел я, чтобы он куда-нибудь ступал, сестрица.

Сенджумару одним движением вынимает из прически набор игл и зажимает их меж пальцев.

— Намекаешь, что и Яхве вморозите в лед? — понизив голос, спрашивает она. Игольчатая Стража оживает, выстраиваясь за ее спиной. — Намекаешь, — повторяет Сенджумару, — что это вы тут… главные?

От Киринджи в воздух струится раскаленный пар, щепка носится из одного края рта в другой.

— Думай, что несешь, — предупреждает он.

— Ты тоже за собой следи, не ровен час шикарную прическу попортишь, — не остается в долгу Сенджумару. — Или я ее тебе подровняю.

В саду, отгораживая их троих друг от друга, мгновенно вырастает чернильная стена, непроницаемая, черная даже на фоне беззвездного, шелково-гладкого ночного неба.

— Угомонитесь оба, — приказывает Ичибей, выступая из нее в сад. — Еще не хватало нам между собой собачиться. Ты, Киринджи, и сам думай, что говоришь. А ты, Сенджумару, поостерегись бросаться обвинениями в своих братьев по службе. Король все видит.

Ичибей оглядывается, вздыхает и садится на траву, скрещивая ноги перед собой.

— Вы оба по-своему правы. Молодой господин у Короля Душ — первый сын. Нам неведомо, как раньше управлялись все миры до его появления. Возможно, молодому господину и правда стоит дать больше свободы. Мы не в праве запирать его тут.

— Дальше-то что? — спрашивает Оэцу, разводя руками. — Вот, не заперли, удрал. Где теперь искать будем? По всем мирам пронесемся? Охоту на сына Короля хотите устроить?

— Мы ничего устраивать не будем, — объявляет Ичибей, прикрывая глаза. — Подождем, пока нагуляется и вернется сам. Он поймет, я верю.

— Если еще вернется… — бормочет Киринджи.

— Не наговаривай! — рявкает на него Ичибей — сразу незнакомый, темный, злой, Сенджумару невольно отшатывается, — и хлопает по земле рядом. — Садитесь все рядышком. Тут и подождем. Оэцу, пусть твои девочки нам чаю со сладостями принесут. Ночь будет долгой.

Они и вправду ждут всю ночь: в саду зажигаются и гаснут фонарики на перилах, засыпают светлячки. До самого холодного, мертвенно-белого рассвета, когда отрезы ткани неслышно взвиваются в воздух, и задремавшая Сенджумару открывает глаза.

Яхве, конечно же, возвращается: весь в земле, волосы всклочены, везде синяки и ссадины, белые одежды изодраны, цел только плащ. Зато улыбается блаженно, так, что сразу видно — какая бы выволочка его не ждала теперь, ничуть не жалеет, что удрал. А еще у него подпалины в волосах и на бровях. И, ох, как они знакомы Сенджумару!

Мальчишка.

— Он был у Генрюсая, — выдыхает она, поднимаясь на ноги.

Встрепенувшийся Ичибей тут же мячиком подкатывается к Яхве, ощупывая и осматривая, проверяя, жив ли, цел ли, он ли вообще. А тот только улыбается поверх головы Ичибея — и смотрит на Сенджумару.

— Твой мир прекрасен, — говорит Яхве, мечтательно жмурясь. — Хочу там бывать чаще.

— Молодой господин, вас бы сначала в порядок привести, — напоминает Ичибей. — Королевские указания мы заслушаем позже.

— Нет. Сейчас, — роняет Яхве, отстраняя его. — Сенджумару, мне рассекли лоб, — он касается пореза над бровью. — Зашьешь?

— Тебя порезал Генрюсай? — требовательно спрашивает она, подходя ближе и, взяв его лицо за подбородок, поднимает к тусклому утреннему свету, чтобы получше рассмотреть. — Ожоги точно он оставил, не отпирайся.

Ичибей, когда они с Сенджумару встречается взглядами, выразительно поднимает брови. Потом понятливо кивает и скрывает их с Оэцу и Киринджи тенью.

— Сейчас зашью, — вздыхает Сенджумару и тянет Яхве за собой, к беседке. И на всякий случай оборачивается, чтобы убедиться, что Яхве ее слушает, и добавляет строго: — Но больше так не исчезай без предупреждения. Мы не знали, где тебя искать.

— В следующий раз предупрежу, — честно, с неуловимой Генрюсаевой хитростью говорит он.

Вот ведь, и ночи не прошло, а уже набрался у того! И нет, чтобы хорошее что-нибудь перенять.

— Сиди смирно, — предупреждает Сенджумару, усаживая его на подушки и становясь перед ним. — Нить особая, чистой духовной силы. Будет жечь.

Сидя, Яхве достает макушкой ей до груди. Поднимает глаза.

— Сказала же, не дергай головой. Чем вы хоть занимались? Что ты делал всю ночь с Генрюсаем? Он пир в твою часть закатил?

Яхве качает головой — Сенджумару цыкает, снова удерживая его за подбородок, пока очищает рану, — и подается навстречу ее руке.

— На Пустых охотились.

— Много шерсти настригли? — между делом спрашивает Сенджумару, натягивая нить. — Принес бы мне тюк-другой, давно с ней не работала…

— Мы их убивали, — обрывает ее Яхве. — Я — убивал. Теперь люди внизу расправляются с ними так.

У Сенджумару дергается рука. Впервые за долгие годы, пока она прокладывала стежки. Не к добру.

— В мое время все было иначе, — ворчит Сенджумару, чувствуя себя при этом такой старой, что самой страшно. — Они же тупые и безобидные, как домашний скот, в самом деле.

— Это больше не так. Мир внизу изменился. А еще Эйсай много о тебе рассказывал, — тихо произносит Яхве. По его лицу скользят тени.

— Эйсай? — Сенджумару с удовольствием меняет тему. — Он, что, наконец-то нашел кого-то, кто разукрасил его страшную рожу пуще прежнего?

— Нашел. Они теперь на службе у Великих Домов. А, значит, и у меня на службе. — Взгляд у него внимательный, твердый. — И у тебя тоже, если пожелаешь. Ты ведь из моей стражи, несешь мою волю по всем мирам.

— Волю Короля Душ, молодой господин.

Сенджумару накладывает последний стежок и щелкает Яхве по лбу. Совсем легонько. Но тот перехватывает ее руку и удерживает, не отпускает.

— Я тоже стану Королем однажды. Ты сама так сказала.

Яхве поднимается на ноги — они с Сенджумару теперь одного роста, и когда только успел вымахать? — и, подступив ближе, проводит рукой по ее щеке. Сенджумару ненадолго застывает, как замороженная, — сила, великие боги, эта сила, вытягивает все соки, она будто умирает изнутри, — а потом отстраняется и отводит взгляд.

Вот же случилось на ее голову!

— Может быть, ты уже достаточно взрослый, чтобы гулять по мирам с Генрюсаем, — начинает она, спускаясь по ступеням и отступая к окружившим озерцо Игольчатым Стражам. — Но не дорос еще ко мне так просто подкатывать, понял? До плаща сначала дорасти. — И поворачивается.

Яхве без улыбки смотрит на нее сверху-вниз, от перил беседки. На лице его-мальчонки Сенджумару читала все страхи легко-легко, а теперь не может понять, чего там больше: испуга, недоумения или недовольства.

— Я сказал что-то не то? — снова спрашивает Яхве. — Тебе не приятно мое внимание?

Сенджумару вздыхает и трет лицо руками.

— Это тебе Генрюсай понасоветовал? — спрашивает она. — Наслушался от него всякого, да? Поменьше его слушай, этому что в лоб, что по лбу…

— Он ничего мне не советовал, — роняет Яхве. — Он изменился с твоих времен. Поседел, завел себе школу. Примерный дед, совсем как Ичибей. — Он ждет, когда Сенджумару проймет, прежде чем продолжить: — Они теперь совсем другие, прошло полтысячи лет. Твоего дома больше не существует в том виде, каким ты его помнишь.

Она снова отступает. Игольчатая Стража в смятении: они чувствуют угрозу, но не понимают, откуда. Как растянувшиеся и обвисшие от перенатяжения нити.

— Забудь о нем, — продолжает Яхве, выходя из беседки и ступая на тропку к вратам дворца. — Твой дом — здесь.

Подпалины в волосах и на бровях. Нет, не от дружеской потасовки они остались.

— Ты тоже об этом не забывай, — вкручивается Сенджумару. — Доброй ночи тебе, молодой господин.

— Уже утро, Сенджумару, посмотри сама: совсем рассвело. — И отворачивается, растекаясь уходящей от света темнотой. Как Ичибей учил.

Сенджумару долго стоит без движения, глядя на всплывших мертвым, замороженным брюхом кверху карпов в озерце. А потом поднимается в свою беседку и, разворошив подушки, достает тонкий, длинный короб.

Там ослепительно-белая форма с золотыми пуговицами. Маленькому Яхве, должно быть, пошло бы. Пойдет ли этому, неожиданно взрослому и чужому, она не знает.

Что-то изменилось в нем там, внизу.

* * *

Первым ее находит Ичибей.

Сенджумару пялится в свое любимое шелковое небо пустыми, мертвыми глазами, прежде чем чернильная тень собирает ее расколотую надвое голову тонкими стежками.

— Ты как? — тяжело спрашивает Ичибей, присаживаясь на обломки мостков рядом. — Что с твоими руками?

Сенджумару с шумом втягивает воздух. Ее драгоценные руки больше не с ней. Остались только кости — разъединенные, разложенные одна к другой в рукавах.

— Он ушел. Забрал все, что мог, — продолжает Ичибей. — Чудом уберегли Короля. Нужно предупредить Генрюсая там, внизу. Сможешь привести себя в порядок и выступить с нами в мир душ сегодня к ночи?

Рукава — ткань, а она — лучшая на свете швея. Все просто. Сенджумару закрывает глаза и дает нитям обвиться вокруг костей, увязывая их между собой, как новыми мышцами.

Управлять ими такими сложнее, но она обязательно наловчится.

— Он сказал, что не желает смотреть, как я буду шить для других, — наконец роняет она. И накладывает сама себе первый стежок, скрепляя череп там, где его удерживали вместе чернильные тени Ичибея.

— А ты?

— А я выскоблила ему глазницы.

Слепой Король понесет слепое правосудие.

Сенджумару шлет нити дальше, к раздробленному позвоночнику, и вздевает себя в воздух, как куклу на ниточках.

— Думается мне, дурные из нас вышли няньки, — вздыхает Ичибей, поднимаясь. — Если допустили такое.

— Напротив. Слишком хорошо воспитали. Открывай путь вниз, старик, я передам Генрюсаю дурные вести лично. А потом мы выступим против Яхве все вместе. Хорошо, что я не успела пошить ему целую армию.

@темы: текст, Яхве