[Доктор Айзен]

Nya by Yukitoko on deviantART

@темы: арт, Бамбиетта Бастербайн, Жизель Жевель

---

[Доктор Айзен]

@темы: арт, Бамбиетта Бастербайн, Грэмми Тумо, Куросаки Ичиго

---

[Доктор Айзен]

@темы: арт, Эс Нодт

---

[Доктор Айзен]

Bleach 602: Askin Nakk Le Vaar by Vizardarrancar on deviantART

@темы: Аскин Накк Ле Вар

---

[Доктор Айзен]

@темы: арт, Юграм Хашвальт

---

[Доктор Айзен]

Название: Выходи подраться
Автор:  Доктор Айзен
Бета/Эдитор:  Доктор Бекки
Тайпер:  Латель ленивая, заботливая и с диваном
Форма: смс-переписка
Пейринг/Персонажи: Базз-Би, Абарай Ренджи
Категория: слэш
Рейтинг: R
Предупреждение: мат, изображения в полном размере
Ссылка: открыть в новом окне

@темы: текст, Базз-Би

---

[Доктор Айзен]

Название: Колокольчики
Автор:  Доктор Айзен
Бета/Эдитор:  Адская гончая
Тайпер:  Латель ленивая, заботливая и с диваном
Форма: смс-переписка
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Юграм Хашвальт
Категория: слэш
Рейтинг: R
Предупреждение: мат, изображения в полном размере
Ссылка: открыть в новом окне

@темы: текст, Юграм Хашвальт

---

[Доктор Айзен]

Название: Кризис тысячелетнего возраста
Автор:  Доктор Айзен
Бета:  Terra Celtika,  Адская_Гончая
Размер: мини, 1 694 cлова
Пейринг/Персонажи: Юграм Хашвальт/ Базз Би, Мадараме Иккаку, Аясегава Юмичика
Категория: слэш, джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Одиннадцатый отряд должен сражаться
Предупреждение: частичный кроссовер с Хеллсингом

Утро, начинающееся с незваных гостей, не может быть добрым. Утро, начинающееся с незваных шинигами, может быть только откровенно злым, очень громким и пахнущим неприятностями. Хашвальт зевнул, прислушиваясь к шуму с дворцовой площади. Там звенела сталь, орали солдаты и кто-то уже выходил в фольштендиг.

— Одиннадцатый отряд, — безошибочно определил Хашвальт. Капитанов, лейтенантов, а с некоторых пор и отдельных офицеров вражеской армии он узнавал даже по бессвязным воплям — все-таки не первый год воевали.

Стены башни вздрогнули от взрывной волны, с потолка что-то посыпалось. На соседней половине кровати заворочался Базз Би.

— Ух ты, — прошептал он, не открывая глаз. — У них там, оказывается, кидошники есть.

— У них там как в роду у Аскина — кого только нет, — рассеянно ответил Хашвальт, выуживая из его волос кусок штукатурки. — Серьезно, почитал бы ты досье.

— Нахер надо. Мне и отсюда все прекрасно слышно.

От очередного взрыва в буфете задребезжал коллекционный мейсенский фарфор. Полыхнувшее за окном марево осветило каждый уголок комнаты.

— Нет, все-таки эти шинигами — говно народ, — философски протянул Базз Би, обнимая Хашвальта и забрасывая ногу ему на бедро. — Мало им геноцида двухсотлетней давности, они еще и законного отдыха нас лишают.

Хашвальт тяжело вздохнул. От горячих пальцев и теплого расслабленного дыхания в шею его нестерпимо клонило в сон, но нужно было вставать и разбираться, пока эта руконгайская шваль не начала расшикаиваться или, упаси Яхве, разбанкаиваться. Увидев счет за предыдущий ремонт Силберна, Хашвальт всерьез задумался о том, чтобы заказать у Урахары партию брезентовых палаток.

Когда вошла служанка, он уже застегивал мундир.

— Пойди пригласи этих м… молодых людей в мой кабинет и предложи им выпить. Я буду через пять минут.

— Ты будешь через пятнадцать, — не согласился Базз Би и утянул его обратно на кровать.

Для нежелательных гостей у Хашвальта были наготове горький кофе, стулья с неудобными спинками и фирменный взгляд с прищуром, от которого особо впечатлительные пытались вскрыть себе вены или повеситься на дверном косяке.

На Одиннадцатый отряд не действовало ничего из вышеперечисленного.

— Офицер Мадараме, офицер Аясегава, — Хашвальт с ненавистью улыбнулся. — Чем могу вам помочь в такое чудесное и такое ранее утро?

— Какого хрена? — Мадараме грохнул кулаком по столу.

— Прошу прощения? — опешил Хашвальт, чувствуя, как отклеивается улыбка. К такому началу разговора он не готовился.

— Простить не могу, — сурово обрубил Мадараме. — Чем вы тут заняты целыми днями? Фольштендиги точите, медальоны полируете? А может, пацифистами заделались?

— От пацифиста слышу! — моментально вызверился Базз Би. Хашвальт схватил его за рукав, предотвращая кровопролитие. Аясегава точно таким же жестом вцепился в своего товарища.

— Его Величество был и будет за мир во всем мире, — сдержанно произнес Хашвальт. — И я все еще не понимаю цели вашего визита. Изложите суть проблемы.

— У нас не проблема. У нас вопрос, — Аясегава достал изящный ежедневник, на обложке которого красовалась засушенная адская бабочка. — Господин Грандмастер, когда планируется очередное нападение на Готей? Мы, знаете ли, привыкли к вашей немецкой пунктуальности, а тут…

— …а тут третий месяц ждем, и нету! — гаркнул Мадараме, навалившись грудью на стол. — Так дела не делаются!

— Руконгай. Тяжелое детство. Одиннадцатый отряд, — напомнил себе Хашвальт и нашел силы понимающе кивнуть. В конце концов он тоже любил порядок и порицал разгильдяйство.

— Боюсь, я ничем не могу вам помочь.

— Квинси передумали завоевывать Общество Душ? — вскинулся Аясегава с видом репортера, почуявшего сенсацию. — Могу я узнать причину?

Хашвальт потер переносицу. Впервые в жизни ему со страшной силой захотелось в отпуск на какой-нибудь отдаленный песчаный пляж. Причем сгодился бы даже песок Уэко Мундо.

— Уверяю вас, мы помним о своих обязательствах перед Готеем и по-прежнему видим своей основной задачей истребление шинигами. К сожалению, — он выдержал театральную паузу, — сейчас возникли некоторые трудности, но мы над ними работаем.

— Что еще за трудности такие? — снова вмешался Мадараме. — Нормально же воевали.

Хашвальт мог поклясться на своем кресте квинси, что слышит в его голосе искреннюю обиду.

— Человеческий фактор, — сухо пояснил он, — который я не считаю возможным обсуждать.

— Юмичика, переведи, а?

— Да Яхве это, — не выдержал Базз Би. — И не фактор, а целый факторище.

Хашвальт одарил его испепеляющим взглядом, сулившим ночевку на диване — и, возможно, не одну. Базз Би пожал плечами и привалился к стене, зловеще насвистывая песенку про девять дней.

— Да, у Его Величества депрессия, — деревянным голосом продолжил Хашвальт. — Кризис тысячелетнего возраста. Он чувствует себя жалким неудачливым божеством, не оставившим после себя ничего, кроме многотысячной империи квинси. Надеюсь, вы понимаете, что подобное настроение не располагает к завоеванию мира. Нет, не надо это записывать.

Офицер Аясегава расстроенно отложил блокнот и поковырял ногтем бабочку.

— Случается такое, — сочувственно протянул он. — Знаете, пожилые люди — они ведь как дети. Вы попробуйте поговорить с ним по душам, выслушать его воспоминания. И почаще повторяйте, что он вам небезразличен и очень важен.

— Это небезопасно.

Мадараме раздраженно поморщился.

— Ну, типа соболезнуем и все такое, но как долго будет продолжаться эта фигня?

Хашвальт развел руками.

— Неделю, месяц, год — Его Величество очень непредсказуем. Используйте временную передышку себе во благо. Отдохните, отстройтесь, поработайте над защитным куполом — он все еще слабоват. Хотя надо признать, что с каждым разом мы тратим все больше и больше времени.

— И еще эти ваши самонаводящиеся пушки, расщепляющие рейши, — вклинился Базз Би. — Короче, дерьмо полное, я даже не вспотел.

— Послушайте, ну а если только вы?.. — резко перебил его Аясегава и посмотрел на Хашвальта с непонятной надеждой.

— Что только мы? — уточнил тот, подавив желание отодвинуться. Блеск в глазах Аясегавы ему совершенно не нравился.

— Ну, без Яхве набегите, — нетерпеливо пояснил Мадараме. — Вас что, за ручку надо водить, как маленьких? Или вы дорогу не помните? Так мы вам указатели расставим. Карту начертим, бабочку пришлем, а то и сами проводим. Можно прямо сейчас.

Служанка поставила поднос мимо стола.

Базз Би взял фальшивую ноту.

Хашвальт медленно сосчитал до десяти — по-немецки, по-японски и два раза по-испански.

— Если я правильно понял, — процедил он, откинувшись на спинку кресла, — вы изволите быть недовольными, что квинси прекратили попытки уничтожить шинигами?

— Дошло наконец, — усмехнулся Мадараме и постучал по лбу согнутым пальцем. — Голова, соображаешь. Одиннадцатый отряд должен сражаться, иначе это не отряд, а херь какая-то.

— Понимаете, наш капитан, в отличие от вашего Императора, любит сражения и совсем не любит мир, — с готовностью подхватил Юмичика. — Отсутствие достойных противников его угнетает, а он в свою очередь начинает угнетать нас. Но дело даже не в этом. Мы действительно любим капитана и хотим, чтобы он был счастлив. А счастливым его можете сделать только вы.

Хашвальт рассеянно перебирал папки на столе, пока не понял, что строит из них баррикаду.

— То есть вам нужен Ванденрейх? — уточнил он.

— И желательно весь, — просиял Аясегава. — Но, учитывая обстоятельства, готовы согласиться на вас двоих.

— Ну… А вы не пробовали арранкаров? — перед Хашвальтом забрезжил луч надежды. — Я могу связаться с Ягдарми, отберем самых свирепых и крепких.

Он готов был лично перетряхнуть весь Лес Меносов и даже спуститься в ад, если это означало, что посетители уберутся обратно в Готей.

— Мы об этом уже думали, — признался Аясегава. — Но арранкары вроде как наши союзники в войне против вас. Получится некрасиво.

— Сожалею, но никто из штернриттеров не может покинуть Тень без письменного разрешения Его Величества, — холодно ответил Хашвальт, резко отодвинув кресло. — А подходить к его покоям на расстояние полета стрелы сейчас не рискну даже я.

— Слушай, ты, бумажная душа, никто же не просит вас о полноценном вторжении. Но, может, небольшой погром в казармах Одиннадцатого отряда? Закрытая вечеринка для своих. Вы тут киснете в своем мавзолее, а у нас там еще два парня банкая достигли по ускоренной методике капитана Куроцучи. Мы их, правда, отселили в подземный бункер на всякий случай. Но к вашему приходу выпустим!

— Ускоренная методика, говоришь? — занервничал Базз Би — он как всегда услышал то, что хотел, и отсек все остальное, Хашвальт даже завидовал этой способности. — А с фольштендигом?

— Вот и проверишь. Бункер просторный, всем места хватит.

— Не могу, — Хашвальт чувствовал, что вот-вот сорвется. — Не положено. У нас здесь цивилизованное общество, дисциплина и порядок.

— Бюрократы, — проворчал Мадараме. — И как вам только жить не скучно?

— Мы вас поняли, Грандмастер. Иккаку, мы уходим.

Хашвальт вздрогнул, когда ладонь Базз Би легла ему на плечо.

— Слушай, Юго, ну не будь задницей, не видишь — надо людям. Соседи все-таки.

— Ничего не знаю... — обреченно пробормотал Хашвальт.

Спины офицеров выражали немой упрек, Базз Би напряженно сопел в затылок, и даже служанка смотрела с укоризной. И он сдался.

— Ничего не знаю о том, что, когда Его Величество в депрессии, он может и не заметить, если два или три штернриттера покинут Силберн. И тем более ничего не знаю о том, что у охраны Солнечных Ворот через двадцать минут будет небольшой перерыв.

Офицеры Одинадцатого обменялись долгими взглядами, и на их лицах расцвели совершенно одинаковые хищные улыбки.

— Вот это разговор.

— Бери Маска и Бастербейн, — приказал Хашвальт просиявшему Базз Би. — Или нет, стой — только Маска. Бастербейн пусть сидит дома — она наказана.

В прошлом месяце Бамбиетта приволокла из Мира Живых собаку — многоглазую косматую тварь непонятного происхождения, которая теперь жила в подвале и жрала по ночам рядовых. Базз Би называл ее порождением пиздеца, хотя сама собака охотнее откликалась на Алукарда.

Хашвальт вдруг поймал себя на непривычном желании плюнуть на правила и нанести внеплановый визит в Общество Душ. Только вместо этого придется оценивать нанесенный ущерб, вызывать каменщиков и плотников, выяснять, как сюда попали офицеры Одинадцатого — словом, заниматься своими обязанностями, привычными и скучными.

«Все люди как люди, а я Грандмастер», — с горечью подумал Хашвальт и сломал скрепку.

Мадараме долго тряс его руку на прощанье и хлопал на плечу.

— Все-таки правильный ты мужик, хоть и квинси. Я тебе так скажу: нет на свете такой хандры, которая не лечится хорошей дракой. Если что...

— Одиннадцатый отряд всегда готов нанести вам ответный визит, — с улыбкой закончил Аясегава. — В полном составе.

Хашвальт медленно кивнул и улыбнулся в ответ, на этот раз совершенно искренне. Предложение стоило того, чтобы как следует его обдумать.
Но сначала нужно было выгнать собаку.

@темы: текст, Юграм Хашвальт, Базз-Би

---

[Доктор Айзен]

Название: Лажа
Автор: Торетти
Бета:  Emberstone
Размер: мини, 1599 слов
Пейринг/Персонажи: Абарай Ренджи/Базз-Би
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: в заданиях от Двенадцатого отряда всегда есть подвох


— Не могу поверить, что мне дали двух самых бесполезных идиотов на весь Готей, куда вообще смотрят ваши капитаны, почему только я вынужден работать с тупыми бездарностями, не способными отличить правую руку от левой!

— Хай, — Базз-Би лениво поднял правую руку и сделал пальцами «тюрлю-лю-лю».

Ренджи смотрел на переполненного праведным негодованием Маюри и старался не ржать. Он вообще давно понял, что для безболезненного общения с Куроцучи Маюри нужна тактика мыслящей лопаты — смотреть честными глазами куда-то в его переносицу, вид иметь лихой и придурковатый. Любая смена стратегии заканчивалась тем, что торжествующий Маюри принимался давить собеседника интеллектом, приправленным весьма неприятным видом сарказма.

Сейчас Ренджи до зубной боли жалел, что пришёл вовремя. Нужно было опоздать всего на полчаса, тогда вечно занятой Маюри уже проорался бы и сидел в запертой лаборатории, полируя очередную безумную идею. Тогда задание можно было получить у Акона, всегда спокойного, как сытый удав.

— Вот изображение объекта и приблизительные координаты. Это всё, не убивать, не калечить, части тела не отрубать, зубы не выламывать, а то я знаю ваши методы, — Маюри протянул лист бумаги, но Ренджи не успел взять задание.

— Дай сюда, — Базз-Би выхватил бумажку, уставился в неё и прищурился, — размеры, вид, род, способ воздействия, особенности?

— Вот вы и узнаете, — Маюри злорадно улыбнулся.

— Чё?!

Ренджи быстро уловил интонацию, взял Базз-Би за локти и утащил за собой, прежде чем у Маюри появился повод обвинить его в нападении.

— Пусти! Я сейчас ему макияж поправлю.

Ренджи только хмыкнул. На улице Базз-Би можно было уже отпускать, вряд ли он кинулся бы ломиться в ворота Двенадцатого отряда и требовать уважительного к себе отношения. А эта затея была заранее обречена на провал — Куроцучи Маюри не уважал никого и делил мир на две части. Одна представляла интерес для науки, вторая, соответственно, не представляла. Можно было вечно кочевать из одной части в другую.

— Знаешь, я вообще иногда завидую твоему спокойствию. Ты прямо как благовоспитанная ледышка, — буркнул Базз-Би, когда они всё же добрались до указанных в скудной ориентировке данных и начали розыск Пустого.

Ренджи обернулся с отвисшей от изумления челюстью, тут же зацепился ногой за некстати подвернувшийся камень и едва не рухнул под первый попавшийся куст. Ещё никому не приходило в голову назвать его ледышкой, а рядом с капитаном Кучики он вообще выглядел как взвинченный неадекват.

— Знаешь, — в тон ему ответил Ренджи, — ты идиот.

Базз-Би довольно ухмыльнулся, как будто ему отвесили редкостный комплимент.

Они прочёсывали квадрат за квадратом и, пока нашли Пустого, успели несколько раз поругаться. Координаты в общем совпадали, внешний вид тоже совпадал, и Ренджи уже прикидывал, каким образом можно скрутить этого монстра. Взять живым и не покалеченным — задание не из самых лёгких, но для Базз-Би это был шанс попасть в Одиннадцаты й отряд, такому кадру только там и место, и характер вполне вписывался. Ренджи по старой памяти предложили взять его под патронаж, а он даже и не подумал брыкаться.

Базз-Би считал татуировки идиотизмом.

Ренджи считал таким же идиотизмом пирсинг.

Первая фраза, которой они обменялись, звучала как «Что за хрень у тебя на башке?» — они идеально подходили друг другу.

Сейчас, пока наблюдали за Пустым, Ренджи привычно чувствовал на шее пальцы Базз-Би, чувствовал, как он сначала рассеянно поглаживает татуировку, а потом начинает скрести её ногтем, словно пытается отлепить от кожи чёрную полосу.

— Прекрати.

Ренджи пытался понять, что делает Пустой и почему возится у скалистого обвала среди камней, так что ласка его отвлекала.

— Зануда, — Базз-Би убрал руку, — пошли. Сейчас мы это скрутим, сдадим размалёванному психу, и я тебя завалю в первом попавшемся закоулке.

— Ещё вопрос, кто кого завалит, — машинально парировал Ренджи и ткнул его локтем в бок, чтобы не сбивал с мысли. — Он не крупный. Попомнишь моё слово, если Пустой мелкий, жди подвоха. Или ядом плюётся, или ещё какой-то хитрожопый финт использует.

— Не ссы, — Базз-Би лениво щурился, — я его одним пальцем… Вот чёрт, нельзя.

— Да, убивать нельзя, — подтвердил Ренджи, откровенно потешаясь над его расстроенной физиономией, — у капитана Куроцучи все задания такие занудные.

Он потянул было из-за пазухи выданные в Двенадцатом ловушки, но Базз-Би с довольным гиканьем кинулся к Пустому, на ходу выхватывая арбалет. Ренджи даже охнуть не успел, когда Пустой обернулся, счастливо заурчал и распахнул лапы, как будто собирался обниматься, а Базз-Би зло вскрикнул и схватился за ухо.

— Стой!

Ренджи мигом оказался рядом и потащил его под прикрытие камней. Между пальцами Базз-Би лилась кровь, хотя серьёзно раненным он не выглядел. Ренджи что-то дёрнуло, он быстро оглянулся, но Пустой увлечённо чем-то хрустел.

— Что такое?

— Пирсинг, — Базз-Би скрипнул зубами, — выдрал с мясом и сожрал вместе с арбалетом. Я не успел даже понять, что произошло.

— Я же говорил, жди подвоха. Какого ты хрена рванул туда, будто тебе штаны подпалили? — Ренджи от души съездил ему по затылку.

Раз уж этот кретин не сдыхает, а от надорванных ушей ещё никто не умирал, значит, можно привести самый понятный в мире аргумент.

— А сам-то, — буркнул Базз-Би, — дырявые руки, пустые ножны.

Ренджи с руганью схватился за ножны. Действительно, занпакто не было. Пустой увлечённо облизывал металл и всё время пытался откусить кусок.

— Сожрёт, — Базз-Би высунулся из-за плеча Ренджи и придерживал, чтобы теперь уже он не ломанулся спасать Забимару.

— Подавится. Духовный меч не шоколадка. А твоему арбалету реальные кранты.

— Дай я пальну разок, — Базз-Би прицелился пальцем в Пустого, используя плечо Ренджи как удобную подставку.

— Не убивать и не калечить, — напомнил Ренджи.

— Ходячая инструкция. Я вполсилы, так, только слегка поджарю его задницу. Тем более что про ожоги ничего не говорили.

Тонкий огненный шнур протянулся к Пустому, тот сразу оживился, подскочил и опять распахнул лапы. Занпакто коротко звякнул о камни, Ренджи ухмыльнулся. Говорил же, что духовный меч ему не по зубам.

— Ренджи, — напряжённо прошептал Базз-Би и задёргался.

Происходило что-то странное. Пустому огонь явно не причинял никакого беспокойства, скорее, наоборот. Тварь довольно урчала, плавно помавая лапами, как будто пыталась получить больше.

— Хватит. Уже видно, что подвохов больше, чем мы думали с самого начала.

— Я не могу прекратить! — Базз-Би перехватил запястье свободной рукой.

Тонкая огненная струйка превратилась в поток. Ренджи заученным движением кинулся на землю — полыхнуло так, что воздух взревел. Базз-Би с перекошенным лицом пытался оборвать огонь, с силой ударил рукой по камню, но никакого эффекта не добился.

Ренджи кинулся к нему, обхватил за плечи — Базз-Би трясло от напряжения, он смотрел на Пустого, пожиравшего огонь. Тварь вытягивала из него пламя, заставляя вычёрпывать все силы с бешеной скоростью.

— Сделай что-нибудь, — Базз-Би распластался по камням, — не могу пошевелиться.

Ренджи не придумал ничего умнее, чем подхватить его и рвануть в шунпо прочь. Огнём грызануло за плечо, но расстояние в конце концов решило проблему. Базз-Би обмяк и переводил дыхание, пересыпая судорожные вдохи руганью.

— Что за херня?

— Знать бы, — Ренджи уложил Базз-Би на траву, ощупал.

Обмякшее тело было покрыто холодным потом. Базз-Би никогда таким не был, даже когда он спал, всё равно был жёстким, жилистым и горячим.

— Встать сможешь?

Ренджи наблюдал, как он пытается подняться, хотя бы сесть, но валится на землю и снова поливает всё вокруг такими эпитетами, что впору записывать.

— Нет. Ренджи, как думаешь, хищник оставит надкусанную добычу?

— Он идёт за нами, — Ренджи оглянулся через плечо, — скоро будет тут.

Он начал растирать руки и ноги Базз-Би, потом распахнул одежду и принялся за грудь и живот.

— Давно надо было попасть под раздачу какой-то жабы. Мне нравится. А целительной плотской любви мне сейчас обломится?

Базз-Би сделал романтические зовущие глаза и тут же получил в лоб.

— Дебил, — Ренджи быстро содрал косоде, прижался к ледяному телу и держал несколько минут.

Базз-Би пытался острить, но в конце концов пригрелся и замолк, только зябко обнял. Он ткнулся лицом между плечом и шеей Ренджи, потом неуверенно проговорил, щекоча кожу губами:

— Он из меня все силы вытянул. Думаю, что металл его тоже привлекает.

— Раз трындишь, значит не все.

— Ренджи, ты ловушки куда дел?

— Да хрен их знает, — Ренджи почувствовал, что по шее скользнули зубы. — Далась тебе татуировка.

— Теперь точно далась. Раз я без пирсинга, ты должен свести тату.

— С какой радости?

— Из чувства солидарности, конечно, — Базз-Би согрелся и снова стал язвительным.

Ренджи довольно высчитывал, есть у них ещё пара минут на болтовню или снова пора уносить ноги.

— Ловушки я потерял.

— Ничего, скрутишь тварь кидо, притащим, сдадим, а дальше пусть сами выкручиваются.

Вот с кидо были проблемы, и объяснять это было неловко. Ренджи грыз гранит этой науки с упорством упрямого барана, но чем больше старался, тем скромнее были успехи. Базз-Би гулко стукнул его кулаком по спине, требуя ответа, но молчание расценил правильно.

— Понял, не дурак. Бывает и такая лажа, не мне сейчас зубоскалить, валяюсь тут, как последний слабак. Вставай, он уже близко.

— Ничего, я что-нибудь придумаю, — Ренджи поднялся. — Как ты?

— Да ничего, бывало и хуже, — Базз-Би сел, схватился за протянутую руку, встал. — Ничего, собери себя в горсть и ухайдокай эту тварь. Делов-то.

В очередной раз напомнить, что вообще-то был приказ доставить Пустого живым, у Ренджи не повернулся язык.

— Задерживается наш приятель, уже должен быть тут, — Ренджи потёр руки, про себя проговаривая формулы кидо.

Он пытался сосредоточиться, чтобы не ударить в грязь лицом. Теорию он вызубрил так, что среди ночи мог отбарабанить любое заклинание, на практике всё было хуже.

Кусты захрустели, Ренджи встал ближе к выбранной линии атаки, оставив Базз-Би за спиной. Сковывающее заклинание было наготове, можно было для гарантии продублировать чем-то мощным.

Пустой вывалился на поляну, вяло поднял лапы, как будто снова хотел продемонстрировать своё желание обниматься, и рухнул навзничь. Он крутился, выдирая пучки травы, выл, а потом затих. Сквозь шкуру прорывались языки пламени, туша мучительно содрогнулась и истаяла.

Ренджи удивлённо опустил руки и глубокомысленно протянул:

— Эээээ?

— Попучило бедную тварь, — трагически протянул Базз-Би и заржал. Он хохотал так самозабвенно, что сполз обратно на землю.

— Охренеть, — Ренджи сел рядом. — Маюри орать будет… Хотя, насколько я его знаю, с него станется просто проверить, а не лопнет ли Пустой, обожравшись духовной силой квинси. Правда, это не помешает ему орать.

— Будет? Пойду с тобой, послушаю. Пошли, заберём твою ковырялку, поди валяется там и ржавеет. Или, раз уж нам теперь некуда спешить… как там насчёт целительной плотской любви? Надо же отпраздновать такую грандиозную лажу.

@темы: текст, Базз-Би

---

[Доктор Айзен]

Название: Настоящий охотник
Автор:  Доктор Айзен
Беты:  Terra Celtika,  Emberstone
Размер: миди, 4 524 слова
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Юграм Хашвальт
Категория: слэш
Жанр: романс, юмор, PWP
Рейтинг: R
Краткое содержание: Зараки, сколько себя помнил, терпеть не мог красавчиков

В эту субботу Хашвальт пришел поздно. По территории Одиннадцатого отряда прокатилась волна реяцу — сильная, стремительная и мощная. Зараки зажмурился и тряхнул головой — ощущение было такое, будто его схватил великан и пару раз с головой макнул в прорубь. К этому невозможно было привыкнуть, но именно это устраивало Зараки. Вещи, к которым можно привыкнуть, — это скучно.

На столе мелко задребезжали чашки из-под саке. Во дворе какой-то умник, новичок, наверное, заорал, что началось новое вторжение и надо срочно прятать банкаи, поднимать на ноги все тринадцать отрядов и Королевскую Стражу, а потом вызывать Куросаки Ичиго и всю его команду. Зараки лениво потянулся и заскрипел зубами. Надо будет вычислить паникера да отправить его подежурить недельку в дальних районах Руконгая, чтобы не позорил сослуживцев и своего капитана. Выживет — учтет, не выживет — сам, дурак, виноват.

— Ну, и кто на этот раз вопил, словно кот кастрируемый? — поинтересовался Зараки, увидев в дверях знакомый силуэт.

Однажды он предложил Хашвальту не страдать херней, а открывать Тень сразу в спальню, но тот отказался. Долбаная немецкая вежливость — нельзя, видите ли, входить без стука в чужой дом. А набегать, как саранча, воровать банкаи и ломиться в измерение Короля, пытаясь порушить к херам весь мировой порядок, — это, оказывается, можно. Попробуй пойми кривую логику этих квинси.

— Можно я не буду спрашивать, как часто вы кастрируете котов?

Хашвальт стянул с головы капюшон, вытряхивая из него длинные светлые волосы. Расстегнул плащ, пристроив его на спинку стула, и осмотрелся с таким видом, как будто рассчитывал обнаружить в спальне что-то новое — проход в измерение Короля или мертвую таю, например.

— Когда-нибудь ты прикусишь язык и отравишься, — задумчиво протянул Зараки, наблюдая, как Хашвальт плавными и выверенными движениями стягивает перчатки. Каждый раз он ухитрялся превратить это в целый спектакль. Руки у него были ухоженные, не считая застарелого рубца на правой ладони — Хашвальт однажды сказал, что покалечился, когда обучался фольштендигу. — Ну или я отравлюсь.

И ничего, не самая поганая была бы смерть, подумал он, но вслух, конечно, не сказал.

Хашвальт едва заметно пожал плечами и наклонился расстегнуть молнию на сапогах. Длинные волосы коснулись пола, укладываясь кольцами на деревянных досках.

— Правильно, — одобрил Зараки, — и подмети заодно.

Доводить Хашвальта было не менее приятно, чем смотреть, как он раздевается, — Зараки все не оставлял надежды, что однажды они подерутся.

— Я действительно не обратил внимания, кто кричал. — Хашвальт выпрямился. — Хотя должен заметить, что ваши люди все еще реагируют на меня, как на сбежавшего из Улья Айзена. Просто они по-разному проявляют свое удивление. Вам не о чем волноваться.

— А это потому, что рожа у тебя неправильная для Одиннадцатого отряда. Мытая, бритая и ни одного фингала, — охотно пояснил Зараки, пропустив мимо ушей последнюю фразу, — не любил, когда ему указывали, где ему волноваться, а где нет. — С непривычки парни пугаются, понятно?

— В самом деле? — Хашвальт взялся за пуговицы мундира. Вжикнул ремень, выскальзывая из петель.

— Ну, может, еще потому, что ты этот... Грандмастер квинси, — с широкой ухмылкой добавил Зараки. — Но я все-таки настаиваю на роже. — Улучив момент, он ухватил Хашвальта за край рубашки и рванул на себя — терпение кончилось. — Иди сюда, ты так месяц раздеваться будешь.

Через два часа должна была вернуться Ячиру, а значит, на сегодня соревнований в остроумии было достаточно.

***

Рожа у Хашвальта и в самом деле была неправильная. Зараки, сколько себя помнил, терпеть не мог красавчиков. Ну, это когда вообще обращал внимание на внешность. У настоящего мужика ведь что должно быть? Шрамы, морда кирпичом и такой взгляд, чтобы враг обосрался, не успев достать оружие. А красавчики — это ерунда, шоколадный пирог с карамельной начинкой, политый кленовым сиропом. Жрать можно, но только с очень большой голодухи, и не факт, что не вывернет потом.

Нет, были, конечно, и правильные красавчики. Юмичика, например, несмотря на перья, жеманство и выпендрежные воротники, мог выбить дерьмо из любого, кто попробовал бы что-то вякнуть про эти воротники. Но о нем Зараки всегда думал как о подтверждающем правило исключении.

У Хашвальта из всех признаков настоящего мужика имелcя только последний — устрашающий взгляд, — но этого, в принципе, хватало, чтобы Зараки захотелось с ним подраться. В первую встречу он этого не сделал, потому что уже наметил себе мишень посолиднее — босса этих пидорасов. Но запомнить — запомнил. И реяцу, и меч, который был прицеплен к поясу явно не для красоты, и холодные глаза прирожденного убийцы. На лбу у Хашвальта было написано «опасный мудак». Если Зараки в чем-то и знал толк, так это в опасных мудаках, благо за долгую жизнь не одного отправил на перерождение. С опасными мудаками всегда непросто, а значит — интересно.

А еще Хашвальт назвал Зараки настоящим монстром, а грубую лесть Зараки любил и ценил, хотя виду, конечно, не подавал.

В следующий раз они увиделись уже после того, как Сообщество Душ и Ванденрейх со скрипом заключили перемирие.

Это было паршивое время, даже хуже, чем те голодные годы в Руконгае, когда таракану, сбежавшему из миски с рисом, орали вслед: «Ты куда, мясо?» Нет, со жратвой все было в порядке, напрягало другое. Зараки, потерявший в войне половину отряда и чуть не лишившийся Ячиру, бродил по Готею, как бешеный Пустой, и искал, кому бы набить морду, чтобы на душе стало не так погано. За своих людей он рвал насмерть, а тут рвать было некого. Пока он валялся в отключке, шинигами и квинси успели не только от души попинать друг друга, но и осознать, что оно им нахрен не надо. Зараки не возражал против такого подхода, просто не мог смириться с тем, что ему теперь не с кем подраться.

Офицеры и капитаны зализывали раны, Ичиго отправился обратно в Мир Живых, прихватив зачем-то того арранкара с дырой в пузе, а к зомби Зараки даже не совался — знал, что эти ходячие куклы ему не соперники. Плюс он всегда сторонился Двенадцатого отряда и всего, что оттуда выползало, вылетало и просачивалось.

Поэтому, увидев на территории Первого отряда знакомую фигуру, он радостно взревел: «Эй, красавчик, а ну докажи, что ты не баба!» — и без раздумий ринулся навстречу.

Потенциальные противники по-разному реагировали на приближающегося Зараки. Чаще всего они вспоминали о недописанном отчете, недобитом Пустом или убежавшем молоке, иногда притворялись мертвыми, а в особо тяжелых случаях — складывали губы утиной задницей и цедили сквозь зубы, что торопятся на собрание глав Великих кланов.

Хашвальт же остановился, наклонил голову и обшарил Зараки цепким оценивающим взглядом с ног до головы, а потом в обратном порядке. Пялился без опаски или интереса, с каким-то хищным азартом — так Маюри смотрел на всякие диковинные хреновины, красочно расписывая, как будет их вскрывать. А потом молча обрушился всей своей силой — меч сверкнул на солнце, и реяцу вцепилась в тело Зараки тысячей ледяных клыков. Он едва успел блокировать первый удар и провалился в долгожданное сражение, как в объятья опытной и на все согласной любовницы. Пошлое сравнение, но именно оно прыгнуло Зараки в голову, когда он потом вспоминал это событие.

Влечение может начаться с любой мелочи — с улыбки, случайно перехваченного взгляда или двусмысленной фразы, но для Зараки оно началось с двух сломанных ребер и выговора от Главнокомандующего за разрушенные постройки. Хашвальт весьма основательно доказал, что он не баба. Правильный оказался красавчик, с яйцами. Дрался как мужик, без вывертов с двойниками, миражами и горящими пальцами, и явно получал удовольствие от борьбы на пределе сил.

Зараки таких противников ценил и примечал, жаль только, что встречались они редко. Последним был тот одноглазый черт из Эспады, Нойтора, сильный, свирепый и бешеный. Жаль, сдох раньше, чем Зараки предложил ему послать Айзена в жопу и топать за офицерским шевроном в Одиннадцатый отряд.

Как ни крути, а у этого Яхве солдаты получались покрепче, чем у Айзена, — значит, была от этого древнего паразита хоть какая-то польза.

В тот день Зараки впервые за месяц вернулся к себе в отличном настроении. Даже дышалось легче, со сломанными-то ребрами. Как будто железный обруч, перетягивавший грудную клетку, разлетелся на части.

— Слышь, мелкая, не знаешь, какого меноса у нас тут квинси шляются? — небрежно поинтересовался он у вспрыгнувшей на плечо Ячиру.

Сам Зараки не очень интересовался, что происходит в Готее, если только это не касалось непосредственно Одиннадцатого отряда, а вот Ячиру, умница, знала все на свете. Маленький кувшин с большими ушами.

— У красавчика какие-то дела с дедушками из Совета Сорока Шести, — заговорщически прочирикала она, щекоча волосами шею, — и с Главнокомандующим. Он через неделю опять придет. А другие квинси сюда не ходят.

— И не надо нам других, не проходной двор все-таки. Через неделю, говоришь, — задумчиво протянул Зараки. — Ну хорошо, как раз ребра заживут.

— Ты хочешь еще раз поиграть с красавчиком, — это даже не было вопросом, пусть и звучало с вопросительной интонацией.

— Хочу, — энергично подтвердил Зараки. — И поиграю.

На Совет и большую политику он традиционно клал, а вот с Хашвальтом встретиться хотелось — еще раз проверить на прочность его меч и, может быть, фольштендиг. А лучше и то и другое сразу.

***

Только вот следующая встреча оказалась совсем не такой, как он себе представлял. Херня какая-то, а не встреча.

На этот раз Хашвальт в ответ на короткое «Эй, квинси» едва заметно кивнул и просто прошел мимо. Даже головы повернуть не соизволил, как будто не сражались на той неделе, а о сортах хурмы разговаривали. Ну да Зараки был не из гордых — догнал, ухватил за плечо и рванул на себя.

— Почему не дерешься со мной? — спросил он напрямик и попытался нависнуть грозной тучей. Получилось не очень — Хашвальт был почти одного с ним роста. И смотрел как равный на равного, без страха или беспокойства.

— Зачем? — бесцветным голосом поинтересовался он и попытался вырваться из захвата, но не смог.

— В каком смысле — зачем? — опешил Зараки. Заподозрил даже, что у Хашвальта, как у того лысого, которого он зарубил в первом вторжении, есть брат-близнец. Он бы еще спросил капитана Хирако, зачем тот таскается в Улей к Айзену. Или Иккаку — зачем в пятницу вечером напиваться и идти в офуро подглядывать за голыми девками. Или Ячиру — зачем она карпов из пруда Кучики таскает. Вариантов было много, а ответ на все один: «Потому что весело, зачем же еще?»

— В прямом. Смысл, капитан Зараки. Я его не вижу.

— Нет, так не пойдет. — Зараки крутанул шеей.

Люди, которые могли сражаться и не хотели, просто не вписывались в его картину Вселенной, а вписать туда Хашвальта очень хотелось. Зачем — хрен знает, Зараки не забивал себе голову дурацкой философией. Надо — значит, надо.

Хашвальт на мгновение замер с отстраненным лицом, словно Мацумото, отхлебнувшая из чашки и обнаружившая, что там вместо саке вода. Потом наклонил голову, положил ладонь на рукоять меча, но клинок из ножен не потянул, как будто передумал в последний момент.

— Я уже один раз доказал вам, что я не баба, капитан Зараки, — медленно произнес он, словно разговаривал с глухим или ненормальным. — А теперь уясните раз и навсегда: моя сила принадлежит Его Величеству, я не разбрасываюсь ею, чтобы развлекать руконгайских дикарей.

Он снисходительного тона на Зараки опять накатило желание подраться, сильное, до жжения в груди и боли в костяшках пальцев.

— Да брось, — он раздраженно мотнул головой и встряхнул Хашвальта за плечо. — Пням из Совета лапшу вешать будешь. Хера ты хотел чего-то доказать. Ты дрался потому, что хотел драться. И сейчас хочешь.

Хашвальт поморщился, в холодных синих глазах мелькнуло и пропало странное выражение — как у зверя, который боялся попасть в капкан. И это было зря. Очень.

— Вы себя переоцениваете, — снисходительно ответил он. — Если у вас так много лишней энергии, я бы рекомендовал направить ее в полезное русло. Например, на обучение новобранцев. Они ведь должны быть достойны своего капитана.

— Будешь учить меня управлять отрядом, квинси? — прорычалЗараки, сжимая хватку.

Хашвальт стряхнул его руку и нахмурился.

— Ну что вы, я личный советник Его Величества, а никак не ваш, — сказал Хашвальт. — Всего вам хорошего, капитан Зараки.

И ушел, пидорас, в Тень, только светлые патлы плеснули волной.

Захотелось ломануться за ним, ухватить за волосы и приложить головой об стенку этого Силберна, или как там квинси звали свой мавзолей, — чтобы перестал корчить из себя томное нечто. Только Зараки в Ванденрейх дорога была заказана — он один мог сойти за небольшую армию, а это уже попахивало нарушением мирного договора.

— Первый раз меня посылают нахер в таких изысканных выражениях, — крикнул в пространство Зараки и расхохотался.

Он уже чувствовал себя охотником, загоняющим добычу. Привычное возбуждающее чувство разгоняло кровь не хуже драки. Жизнь была хороша.

***

Про Хашвальта он вспомнил только через две недели на собрании капитанов, когда по привычке пялился на стоявшего напротив Бьякую, зачем-то пытаясь дорисовать ему светлые волосы и ресницы длиной с ладонь. Нет, Бьякуя-то всегда устраивал Зараки таким, какой он есть. Просто стоило представить себе Хашвальта, как мышцы начинали ныть в предвкушении.

— Эй, Кучики! — позвал он, когда все принялись расходиться. — Кажется, я твоего родственника нашел. Можешь не благодарить.

Бьякуя притормозил в дверях, посмотрел на него с подозрением и даже потянул носом воздух.

— Вы меня с кем-то перепутали. С некоторых пор у меня нет потерянных родственников, — настороженно ответил он, как будто разговаривал с ненормальным, готовящимся прыгнуть с Башни Раскаяния. — Хотя я совсем не против, чтобы пропал кто-то из ныне имеющихся.

Понятно — опять отсидел себе всю задницу на собрании Великих кланов.

— Есть, — Зараки подмигнул ему, благополучно пропустив мимо ушей большую часть монолога. — Просто твои родители его в детстве потеряли, потому что знали: редкостная зараза из младенчика вырастет. Я вот чего думаю — вам бы обняться и станцевать, когда он в следующий раз явится. Как в тех индийских фильмах, которые Юмичика смотрит. А что — красиво будет.

Вместо ответа Бьякуя снова потянул носом воздух — на этот раз уже не скрываясь.

— Капитан Зараки, вы что-то пили? — сдержанно спросил он. — Курили? Вдыхали? Что за дикое поведение?

— Эксперимент я ставил, — признался Зараки с непривычным смущением. — Ладно, раз не прокатило, тогда сам скажи: что надо сделать, чтобы ты озверел?

— Озверел? — повторил Бьякуя и несколько раз моргнул, словно надеялся, что Зараки волшебным образом исчезнет. — Я?

— Раньше у меня получалось.

Бьякуя отвернулся — Зараки показалось, что перед этим он согнал с лица улыбку.

— Капитан Зараки, просто вам, как выразился бы мой лейтенант, проще предоставить желаемое, чем отправить в задний проход меноса. Но, уверяю вас, самоконтроль главы Великого дома никогда…

— Бьякуя, ты такой Бьякуя, — с досадой перебил его Зараки. — А с Абараем я еще потолкую. Он у меня сам пойдет в задний проход к меносу, паразит неуважительный. Не пойдет, а побежит.

— Сколько угодно, — ответил Бьякуя и сделал попытку обойти Зараки. — И если вам больше не нужно, чтобы я озверел, то я тоже пойду.

Но с таким же успехом можно было пытаться обойти скалу, которая умеет ходить и не хочет, чтобы ее обошли.

— Да не ты, а такой, как ты, —поспешно исправился Зараки. — Есть тут один... В общем, везет мне на вашего брата, понимаешь. Штампуют вас где-то, что ли? Я уже начинаю сомневаться в своей способности доводить людей.

— Понимаю, — неопределенным тоном протянул Бьякуя и посмотрел с неожиданным сочувствием. — Капитан Зараки, а вам известно, что такое сублимация?

— А сколько у нее лезвий? — Дураком он не был, но образ дикаря с дубиной холил и лелеял, чтобы меньше ездили по мозгам, и начальство, и свои же подчиненные.

— Исчерпывающе, — кивнул Бьякуя. — В общем, в вашем случае я бы рекомендовал вам опустить прелюдию. Так будет гораздо проще.

— В смысле — молча подойти и врезать, чтобы с ног долой и уши врозь?

Бьякуя наморщил идеально гладкий лоб, вздохнул и энергичным коротким движением потер виски. Зараки, впрочем, подозревал, что он прекрасно все понимает, а в игре в дикаря участвует на добровольной основе

— Нет. Еще раз, капитан Зараки. Сублимация — это когда вам кажется, что вы хотите превзойти своего капитана в боевых искусствах, но на самом деле просто испытываете к нему некое чувство. И это нормально. Я хочу сказать, что вам и... объекту вашего интереса нужно перенести свои отношения в другую плоскость. Понимаете теперь?

—Чего тут не понять. Спасибо, что сразу лейтенантом назначить не предлагаешь, — повеселел Зараки. — Я Ячирку на весь их Ванденрейх не променяю.

И с удовольствием отметил, как у Бьякуи задергалось нижнее веко. Зря, значит, сомневался в себе. Впрочем, Бьякуя не был бы Бьякуей, если бы не взял себя в руки уже в следующую секунду.

— Зачем же так радикально? Позовите его сыграть в шахматы или полюбоваться луной, — деловито произнес он и явно отвлекся на какие-то свои мысли. — Охота на Пустых тоже подойдет.

— Нет, тут как раз нихрена не пойдет! — решительно отрезал Зараки и задумался. Пустые Пустыми, а банды, окопавшиеся в дальних районах, давно надо было погонять. Только для такого дела лучше подходили его офицеры.

— …в конце концов, предложите ему такое волнительное переживание, как совместное написание отчета.

— Юмичика за такое с кишками сожрет, — выдавил Зараки. — По отчетам он у нас главный, я только подписываю.

— В общем, подумайте, — подытожил Бьякуя. — Нет ничего невозможного для человека с воображением, а у человека, который носит в волосах колокольчики, оно определенно есть.

Зараки ткнул его кулаком в плечо.

— Сам-то давно свои цацки снял? Колокольчики мне Ячирка подарила. А значит, колокольчики — это круто. А кто против, того я своими руками в наковальне закопаю.

— Всегда пожалуйста, капитан Зараки, — вздохнул Бьякуя и зашагал прочь.

Следующая неделя выдалась не очень богатой на события. С бандой, оказывается, разобрались местные, сильные Пустые не нападали, а на мелочь Зараки не разменивался — мало того, что скука, так еще и позорище. Целыми днями он гонял по плацу новеньких и иногда размышлял о словах Бьякуи. Иногда, чтобы что-то о себе понять, нужно, чтобы на это указал другой человек.

Юмичика как-то сказал, что, мол, драка для него — как секс, но у Зараки никогда не стояло на противников. Если враг был ему симпатичен, он или звал его выпить, или предлагал подобрать с земли собственные кишки, подлечиться, прокачаться и приходить еще. И вообще, ему чаще нравились женщины, бойкие и фигуристые, с такой задницей, чтобы можно было поставить кружку с выпивкой. Впрочем, Зараки никогда не считал нужным ограничивать себя какими-то рамками.

В этот раз он не пытался прижать Хашвальта, а просто подошел и произнес простым будничным тоном:

— Знаешь, капитан Кучики говорит, что нам нужно перенести наши отношения в другую плоскость, а капитан Кучики большого ума человек. Пойдем потрахаемся.

И подобрался, в ожидании реакции. Если с сексом не выгорит, то, может, все-таки подерутся — тоже хорошо.

Хашвальт ничего не ответил, просто кивнул, а потом неожиданно шагнул вперед, обхватил лицо Зараки ладонями и медленно провел горячим языком по коже рядом с ухом. Это простое движение прожгло череп насквозь, и Зараки подумал, пока еще было чем: нахуй драку, просто нахуй.

— У меня есть сорок минут, — отступая, произнес Хашвальт, словно сверяясь с какими то внутренними часами. В потемневших глазах бликовало заходящее солнце.

— Значит, целоваться не будем, — сорвавшимся на хрип голосом произнес Зараки. Мысли сбивались в ком, по позвоночнику гуляла туда-сюда огненная волна. — Пойдем, покажу одно место, куда никто не ходит.

Никакого такого места он, разумеется, не знал, просто впихнул Хашвальта в первый попавшийся на пути сарай, прижал к стене и стал срывать одежду. Чертов квинси был упакован как луковица — плащ, мундир, рубашка, десятки застежек, сотни пуговиц. Дай Зараки волю, он бы просто вытряхнул его из всех этих бесконечных шмоток, но воли не дали.

— В чем, по-вашему, я отсюда уйду? — покачал головой Хашвальт, отбрасывая его руки. — Голым?

А сам дышал, как загнанная лошадь, тяжело и быстро. Равнодушное лицо изменилось до неузнаваемости, как будто треснула фарфоровая маска, зрачки расширились, почти вытеснив синеву радужки, так что глаза казались двумя черными провалами.

Зараки с усмешкой запустил руку ему в штаны, скользнул ладонью за резинку трусов, нащупал отвердевший член и помассировал большим пальцем головку, вырвав у Хашвальта длинный дрожащий вздох.

— Если бы у меня так стояло, мне было бы похер, в чем я потом свалю, — хрипло произнес Зараки, хотя стояло у него так же. В паху сворачивались огненные змеи, и воздух в маленьком сарае был таким горячим, будто где-то поблизости полыхал банкай старика Ямамото.

Хашвальт потянулся к поясу на его хакама.

— Вот поэтому квинси и считают себя представителями высшей расы.

— Заткнись, просто заткнись, — приказал Зараки, толкая его на пол и вздергивая на четвереньки. Хашвальт подчинялся его рукам легко, как кукла на ниточках, которую Иккаку как-то приволок из Мира Живых в подарок Ячиру. Он молча прогнулся в спине, вскинул бедра и широко развел ноги, и от открывшегося вида Зараки чуть не кончил раньше времени. С трудом удержавшись от того, чтобы начать дрочить себе прямо сейчас, он наскоро поплевал на пальцы и вогнал их один за другим. Подвигал ими, наскоро растягивая, а потом несколько раз провел истекающей смазкой головкой, примеряясь, и ввинтился, быстро и мощно.

Хашвальт под ним вскрикнул приглушенно и коротко, по напряженной спине побежала синяя вязь, слабо светящаяся в темноте. Жуткое зрелище, в другое время и с другим человеком у Зараки бы обязательно упало, но сейчас яйца сводило так, будто он не трахался со времен основания Готея.

Хашвальт как будто что-то почувствовал и тряхнул головой, позволил волосам рассыпаться по лопаткам.

— Только не трогать, — предупредил он на выдохе, прогибаясь и впуская член еще глубже — похоже, его нихрена не смущали размеры.

Зараки отрывисто кивнул — сам не любил, когда девки в порыве страсти драли его за патлы, больно и ни хрена не возбуждающе, как они, наверное, думали. Волосы лезли в глаза и пахли, как ветка черемухи — слабый, но отчетливый запах лез в ноздри, забивался в каждую пору, и это было охуенно.

Все было охуенно — и жаркая теснота, и сорванное дыхание, и перекатывающиеся мышцы под пальцами, и чужая реяцу, обжигающая кожу возбуждением и голодом, заставляющая усомниться, кто здесь кого трахает.

Хашвальт ритмично раскачивался, потираясь о пах Зараки гладкими ягодицами, сжимая и расслабляя мышцы. А еще он стонал. Стонал беспрерывно, в голос, так, будто в последний раз в жизни насаживался на чей-то член. Зараки вбивался в него, придерживая рукой за бедро, а другой оглаживая живот, пока широкая ладонь не легла на возбужденный член, поверх ладони Хашвальта.

— Дай, — это прозвучало полупросьбой-полуприказом, но Хашвальт подчинился и убрал руку. Двигая ладонью по напряженному стволу, Зараки думал, что никому еще не дрочил с таким энтузиазмом, даже себе. Хотя ему и сравнивать было не с кем — до этого Зараки если и брался за чужие яйца, то только с целью оторвать их и запихнуть обладателю в глотку.

Хашвальт кончил, когда Зараки укусил его за плечо. Забился, вытянулся на напряженных руках и обмяк, опускаясь на пол, позволяя навалиться сверху. Самому Зараки потребовалось еще несколько мощных толчков, чтобы выплеснуться, но член из растраханного зада он вытащил не сразу — уж слишком было хорошо и томно.

— Твою мать, — высказался он, перекатываясь на спину и вытирая со лба пот.

— Твою мать, — подтвердил Хашвальт.

Он лежал на боку, поджав ноги и по-прежнему прикрываясь волосами. Щурился на Зараки, как сытая кошка, и был похож на ту лесную нечисть, которой в Руконгае пугали детей, — не екаи, а какое-то другое слово. По его бедрам текла сперма, но не похоже, что его это сильно беспокоило.

Зараки лениво скользил взглядом по искусанным губам и чувствовал запоздалое сожаление, что не уложил Хашвальта на лопатки — очень уж хотелось посмотреть, с каким лицом он кончает. Впрочем, это всегда успеется — Зараки был уверен, что видятся они далеко не в последний раз.

— Но меньшего я от вас и не ожидал, — добавил Хашвальт. Подцепил черную прядь с вплетенным в нее колокольчиком и обхватил его губами.

— Будешь так делать — я тебя еще раз выебу, и плевать на твои сорок минут, — предупредил Зараки. — Откуда ты знал, чего от меня ждать, а чего нет? Или у меня на лбу написано, что я шикарно трахаюсь?

Хашвальт снисходительно улыбнулся.

— Капитан Зараки, слежкой и сбором информации о военных потенциалах я занимался лично.

— Ишь ты, следил он. И про то, что я с Ячиркиными куклами чай пью, тоже знаешь?

Хашвальт сел, обхватив руками колени.

— И о том, что вы испытываете интерес к людям с высоким уровнем духовной силы, — ответил он слегка отстраненно. — Хотя вы были самым любопытным объектом. Иногда на вас было приятно смотреть.

— Вот оно что, — захохотал Зараки,— Бабы, чтобы знакомиться, сиськи показывают, а ты, значит, силу показал? А я думал, ты не дурак подраться.

— Не дурак, — подтвердил Хашвальт. — К сожалению я, в отличие от вас, не могу позволить себе носиться по Ванденрейху, прошибая стены в поисках сильных противников. Статус Грандмастера обязывает, знаете ли. А еще Его Величество крайне не любит насилие.

— Ага, весь Готей свидетели, в каких позах он его не любит, — поморщился Зараки. — У нас таких пацифистов за яйца вешают.

Хавшальт сдул с лица намокшую челку.

— Хорошая попытка, капитан Зараки. Но драться мы не будем.

— Беда какая, — развел руками Зараки. — Значит, придется трахаться.

***

Родной отряд встретил Зараки ухмылками старших офицеров, совершенно нерабочей атмосферой и нестройным хоровым пением, доносившимся из столовой.

— Добрый вечер, капитан, — торжественно начал Иккаку.

— Как прогулялись? — добавил из угла Юмичика.

— Ну что за жизнь, — пожаловался Зараки с наигранной досадой, полюбовавшись на две ушлые физиономии, сейчас неотличимые друг от друга. — В одном углу чихнешь, из другого «в Четвертый пиздуй, бацилла ходячая» орут.

Хотя чего жаловаться, из-за выплеска реяцу весь Готей был в курсе, что полчаса назад где-то выебали квинси.

— Мы-то что, — пожал плечами Иккаку. — Там ребята уже пьют за то, что мы, Одиннадцатый отряд, как имели этот Ванденрейх, так и имеем. И что капитан у нас — мужик.

На это возразить было нечего.

— Вы бы хоть капитану налили, дрочеры, — проворчал Зараки, чувствуя, как губы раздвигаются в улыбке.

— Имейте в виду, — строго предупредил Юмичика, обрушив на стол пачку свежих отчетов, на полях которых красовались пушистые монстры — Ячиру очень гордилась своим банкаем и рисовала его везде, где могла. — Я, как краса всего Сейрейтея, не потерплю здесь конкуренции.

— Не боись, Юмичика, — сказал Иккаку, — если чего, я тебе помогу расческу клеем мазать.

— Мне выпить сегодня принесут или нет? — угрожающе напомнил Зараки и снял с плеча длинный светлый волос.

***

Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы идея перестала казаться такой уж херней. Пока Хашвальт неторопливо приводил себя в порядок — вытирался, расчесывался и шуршал формой, — Зараки размышлял.

— Слушай, никогда не спрашивал, — спросил он у потолка, — зачем ты ко мне ходишь?

Хашвальт ответил так быстро, что сразу стало понятно — он тоже задавался этим вопросом, и не раз.

— Вы простой и понятный, — объяснил он. — В Ванденрейхе все другие. Так что, наверное, за новыми ощущениями.

— Так и оставайся.

— На ночь?

— Насовсем оставайся, — нетерпеливо пояснил Зараки. — Нахуй субботы, в календаре других хороших дней полно. А у нас четвертого офицера нет. Пустых тебе убивать нельзя, так ведь на свете и другой падали много.

— Кажется, настала моя очередь спросить: зачем? — произнес Хашвальт.

Только секунду побыл настоящим, искренним, и опять спрятался, как улитка в раковину.

— Думаешь, у меня в голове две извилины, на одной написано «драться», а на другой «трахаться», а посередине веревочка натянута, чтобы уши не отвалились? — Зараки тяжело глянул на него. — Обидно похерить такую силу, как у тебя. Сражаться ты любишь, а в жизни надо позволять себе слабости. Хотя бы одну.

— Вы, конечно же, правы, капитан Зараки, именно поэтому я позволил себе вас. Я никогда не оставлю Его Величество,— ответил Хашвальт. И, уже стоя на пороге открывшейся Тени, обернулся и четко добавил: — Но подумаю над вариантами.

***

Зараки сидел на веранде и курил трубку, когда прибежала Ячирка. Раскрасневшаяся, в мокром косоде, она волокла за плавники трепыхающегося карпа.

— Опять пруд Кучики обнесла, мелкая? — спросил Зараки, изо всех сил стараясь выглядеть строгим. Только чего стараться, когда глаза улыбаются?

— Это нам на ужин, — важно ответила она, прижимая к груди рыбину.

— Угу, или Сенбонзакура будет, а она невкусная. Сколько тебя учить: чужое можно переть только с голодухи.

— Так я и была голодная, Кенчик, — снисходительно ответила Ячирка, перекатываясь с пяток на носки. Даже виноватое лицо сделать не потрудилась, обезьянка. — У меня много дел было, я весь день лазила по деревьям в саду у Бьякусика. И помогала делать отчеты.

— Ну, если помогала, значит, опять все переписывать, хотя Главнокомандующий, говорят, почти научился читать сквозь твои картинки.

— И потом, — насупившись, продолжила она, — ты же хочешь забрать красавчика себе, а он ведь тоже чужой. Думаешь, злой дедушка, который сидит в тени, отпустит его к нам в отряд?

— Пускай сначала сам себя отпустит, — отозвался Зараки. — А там, может, и я подсоблю немного. И придумай ему уже другую кличку, Юмичика скоро ревновать начнет. А карпа на кухню неси, может, успеем сожрать, пока хозяин не пришел.

Ячиру радостно закивала и убежала, оставив после себя цепочку мокрых следов, а Зараки с хрустом потянулся и прошелся по комнате. Победит ли руконгайское раздолбайство флегматичность квинси — это вопрос времени, точнее, вообще не вопрос. Потому что неважно, как быстро бежит добыча — настоящий охотник догонит ее пешком. Главное — чтобы Хашвальт захотел стать тем, за кого Зараки рвал насмерть.

Своим человеком.

@темы: текст, Юграм Хашвальт

---

[Доктор Айзен]

@темы: Исида Урю, арт

---

[Доктор Айзен]

Название: Когда становится холодно
Автор:  Блудный Автор
Пейринг: Хашвальт/Яхве
Тип: слеш
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размер: мини (4471 слово)
По заявке: Хашвальт/Яхве, раскладка важна. Яхве периодически впадает в некоторолируемую ярость, и Хашвальт - единственный, кто может его успокоить. Порка, связывание, контролируемый ущерб.

В комнате у Лильтотто холодно, как на нижних этажах Силберна в худшие времена - те самые, когда вместо электрических котлов там стояли огромные печи. Они громыхали целыми днями и коптили так, что в первую неделю после похолодания все этажи до минус второго заваливало черным дымом. Особенно жалко было спортивные залы: тренироваться в них зимой не было никакой возможности. Не будешь же ты, скрываясь от противника, уходить в тень, если он через полтора шага и так тебя не увидит.

Зато там было очень весело играть в прятки. По крайней мере, девочки приходили от этого в восторг. Девочки... ну надо же, и это будущая охрана Его Величества. Хашвальт скорбно вздыхал, выравнивал чаши, взвешивал и перевешивал все по нескольку раз, и когда сила очередного ребенка приходила в баланс с силой императора, шел готовить новую комнату.

Сейчас печи заменили котлами и генераторами, и потребность в тренировках на улице в тридцатиградусный мороз отпала. Да и для минусовых этажей нашлось более практичное применение.

Лильтотто закутывается с головой в плед, оставляя наружу только лицо. Маленькая, тонкая, с огромными светлыми глазами - Хашвальт не представляет, как будет объяснять ей, что такое фольштендиг, не то что как в него выйти.

- А Его Высочество придет сегодня? - тихо спрашивает она и прижимается плечом к Менине - та сидит в такой же позе и точно так же дрожит от холода, прикусывая синющие губы. И таких в бой - ну смешно же!

- Величество, - механически поправляет Хашвальт и отвечает: - Нет, не придет.

Вчера вечером на минус двенадцатом у нескольких машин полетели клапаны - НаНаНа с утра, ворча и матерясь сквозь черно-белые зубы, полез разбираться. Во всех классах и залах холод стоит такой, что ресницы мгновенно покрываются инеем. Поэтому они все вместе сидят в комнате у Лильтотто - самой высокой, "чтоб как у принцессы" - и пытаются общаться. Тоже в некотором роде занимательное занятие. Хашвальт уже и забыл, когда в последний раз разговаривал с людьми, а не с автоматами по отслеживанию состояния комнат и системой внутренней охраны.

- А почему? - тихо спрашивает Лильтотто и делает печальное лицо.

Штернриттер, напоминает себе Хашвальт. Будущий штернриттер. Блут, фольштендиг и прочие прелести военной жизни... Господи, да она даже смотрит так, словно вот-вот расплачется.

- А завтра придет? - перебивает ее Кендис. Вот из этой может что и получится: взгляд у нее веселый и злой.

- Нет, - так же коротко отвечает Хашвальт.

- Его Высочество... - Менина толкает ее плечом в плечо, и Лильтотто быстро исправляется, - Величество заболел?

- Нет.

- Впал в спячку? - фыркает из угла Базз Би. Он сидит на полу в одной майке и форменных штанах - Хашвальту даже смотреть на него холодно. Нужно будет еще раз просмотреть его данные.

- Нет, конечно, следи за своими словами, - устало говорит он и дергает головой - Жизель быстро одергивает руки, выпутывая пальцы из его волос. Он там косички ему плести собирался, что ли? Что за девчачье занятие?

Хашвальт в который раз напоминает себе поговорить с ним о его манерах и внешнем виде. Хотя Жизель, наверное, опять не поймет и обидится. И так и будет не понимать и обижаться, пока Базз Би не сострижет этот странный зеленый хаер со своей головы. Аргумент "почему ему можно, а мне нет" пока остается единственным, который Хашвальт не может обойти.

- Он просто спит, - тихо говорит Хашвальт, и краем уха улавливает тихий хмык Аскина.

Видимо, Базз Би его тоже слышит.

- Уработался, что ли? - недовольно спрашивает он.

Хашвальт сжимает пальцы в кулаки и заставляет себя думать о, хорошем. Например, о том, как через несколько лет будет гонять его по плацу или в классе - по всем пройденным темам.

- Базз Би, - предостерегающе говорит Аскин, и Базз Би фыркает и отворачивается.

- А он скоро проснется? - тихо спрашивает Лильтотто, и Хашвальт видит, как к нему заинтересованно поворачиваются все остальные, а Аскин заметно подбирается.

- Не знаю, - просто говорит Хашвальт и мотает головой - отросшие волосы щекочут шею.

- Почему не знаешь? - Базз Би не умеет долго обижаться. - Ты же часто у него бываешь.

- Не "ты", а "вы", - исправляет его Хашвальт.

- Ну вы, - послушно исправляется Базз Би. - Вы же двое часто у него бываете.

- Я не бываю, - со смешком говорит Аскин, и Базз Би мрачнеет и сжимает пальцы.

- Ну а чего ты мне тогда тут мозги трахаешь? - почти кричит он, и Хашвальт устало прикрывает глаза. Похоже, привить Базз Би уважение к старшим не удастся никогда.

Поэтому вместо ответа он просто коротко стегает его реяцу, резко, наотмашь, как если бы бил перчаткой. Базз Би растерянно хлопает глазами, открывает рот, закрывает и, сосредоточившись и подобрав ноги, утыкается носом в колени. Так управлять реяцу он еще не умеет. Но обязательно научится - несмотря на внешнюю несуразность, Хашвальт видит в нем огромный потенциал - и тогда придется ждать подобных подлянок за каждым углом.

А еще есть Кендис. И Бамбьетта, которая по несколько раз в сутки подходит к нему со странными предложениями. И Эс, подходить к которому Хашвальт не любит уже сейчас: уж больно странный у него взгляд. И Цан Ду, и Жизель, и Менина с Лильтотто. И вообще детский сад, а не будущая армия против шинигами. Как их вообще можно чему-нибудь научить? Им бы лишь столы разрисовывать, дубасить друг друга обломками тренировочных манекенов да вон, косички ему заплетать.

- Можно, не переживай, - говорит Аскин, когда они выходят из комнаты.

За дверью разливается сонная тишина - даже Базз Би с Бамбьеттой уснули. Наверное, из Хашвальта все-таки не очень хороший рассказчик.

- Я не переживаю, - ровно говорит он и стряхивает цепкие пальцы с плеча. - Его Величеству лучше знать.

Аскин умильно улыбается - он всегда так улыбается, когда Хашвальт заводит разговор об Императоре. Хашвальт ненавидит себя за то, что позволяет ему видеть все это и прощает подобные улыбки, но признает, что без помощи Аскина замерз бы еще в самый первый раз, так и не добравшись до нужного этажа.

- Кстати, - судя по тону, Аскин тактично пытается перевести тему, - ты не заставишь Базз Би звать тебя на Вы.

- Посмотрим, - Хашвальт недовольно хмурится. В последнее время он и сам начал в этом сомневаться.

- Он тебя еще по имени звать будет, - продолжает Аскин. - Или вообще как-нибудь - Юго, например.

Они доходят до конца коридора и поворачивают к лифту. Хашвальт тянет руку к панели, но Аскин перехватывает его за запястье, глядит сердито и без прежней улыбки.

- Отпусти, - говорит ему Хашвальт, и в глазах Аскина появляется стальной блеск.

- Ты куда? - вполне мирно спрашивает он, но Хашвальт знает, сколько войн скрывается за этим миром. Сотни, тысячи смертей на каждый миллиметр улыбки.

Хашвальт до сих пор с содроганием вспоминает выражение лица Аскина, когда вокруг все корчились в Аусвелене, а он просто подошел к ничего не понимающему Хашвальту – бледный до синевы, с запавшими глазами, яркими от частых трещин губами и все такой же беззаботной улыбкой – просто протянул руку и сказал «Ну надо же» и еще – «Пойдем со мной».

И Хашвальт пошел. А на следующий день его поселение исчезло с лица земли.

- Я не обязан перед тобой отчитываться, - сообщает он и тянет руку на себя. Улыбка режет лицо Аскина поперек, хватка на запястье становится крепче.

- Ты не пойдешь, - Хашвальт хочет ему возразить, но не успевает: - Тебе нельзя. Ты еще после прошлого раза не восстановился.

Хашвальт опускает ресницы. Он не любит, когда ему напоминают о его провалах, но рассказывать, что придумал новый способ, он не собирается. Пусть лучше Аскин считает его психом и самоубийцей.

- Я надеюсь, ты не думаешь, что я еще ребенок и обо мне нужно заботиться, - прохладно спрашивает он, и хватка неожиданно ослабевает. Хашвальт выдергивает руку, коротко растирает запястье – кожа в том месте, где держали пальцы Аскина, горит, хотя руки у того обычно ледяные, да и они оба в перчатках.

Аскин смотрит прямо и ласково и улыбается так, что хочется отвернуться, убежать, да хоть еще раз пережить Аусвелен – лишь бы не видеть этой затягивающей улыбки.

- Конечно, не думаю, - говорит он, растягивая слова, и делает шаг назад, освобождая проход к лифту. – Ты уже большой мальчик. И про неполадки внизу я напоминать не буду. И как скачет твоя реяцу уже сейчас, не замечу. И что Шатер будет таким плотным еще как минимум неделю, конечно, не напомню. Я же тебе не мамочка, в самом деле.

Он делает еще пару шагов назад, опирается спиной о стену и ждет.

Если Хашвальт хочет идти, сейчас самое время: через пару часов совсем стемнеет, и на нижних этажах, которые они в целях экономии зимой не освещают, будет замерзать даже дыхание. А он еще не известно, сколько времени там проведет. Но под пронизывающим, обманчиво ласковым взглядом Аскина трудно даже пошевелиться.

Хашвальт одергивает себя, ругая за глупость: ему пора перестать держаться Аскина, если он планирует в будущем отобрать у него пост грандмастера. А он планирует: чтобы быть хоть на немного, но ближе к Его Величеству.

Поэтому он старательно стирает с лица взволнованное выражение и поднимает взгляд. Аскин хмыкает и говорит таким тоном, словно вручает награду – за храбрость, наверное. Или за заслуги перед Родиной. Хотя Родину Хашвальта он сам же и выжег дотла.

- А вот про то, что я позавчера установил на центральный компьютер систему наведения, я все же тебе расскажу.

О том, что с этого нужно было начинать, Хашвальт благоразумно молчит. Он просто наклоняет голову и проходит мимо – мимо лифта, мимо довольного собой Аскина, мимо дверей спального блока – и уходит в рабочее крыло.

В комнате центрального управления все так же, как и три дня назад: по подсвеченной синим темной панели с клавиатурой и кнопками бегают белые огоньки электричества, толстые кабели, которыми увешаны стены, то и дела перемигиваются синим – когда по ним пробегают особо сильные разряды; отчетливо пахнет дезинфицирующим средством и снегом. Аскин любит эту комнату, потому что считает ее своей – наверное, даже больше чем свою спальню – но никогда не противится, если Хашвальт заходит посмотреть или помочь.

Его работа завораживает Хашвальта строгостью и безупречностью: проверить системы безопасности – от самых нижних этажей, на которые никто не посмеет опуститься, до самых верхних, куда без посторонней поддержки никто не сможет заползти.

Отследить перемещение Килге по Уэко Мундо; Аскин говорит, что доверяет им всем, что они для него, как для Императора, - почти родные дети. Но потом смеется, гладит кончиком пальца губы, растирая улыбку во что-то ядовито-сладкое, и говорит, что Килге достаточно тихий, чтобы суметь незаметно подобраться на опасное расстояние, и слишком любит власть, чтобы Аскин мог ему это позволить.

Мониторить залы, кабинеты и коридоры во время практических занятий, чтобы Лильтотто случайно не вышла из тени за пределы Силберна, а Базз Би не подпалил стрелой западную лабораторию. Еще раз.

И так двадцать четыре часа в сутки с короткими перерывами на обед, сон и наставление молодого поколения на путь истинный. Хашвальт знает, что когда он станет грандмастером, то будет уделять своим обязанностям еще больше времени. А он обязательно станет. Кажется, Аскин тоже это чувствует – или просто так верит в него.

Это раздражает, но не дается провалиться в себя окончательно.

Хашвальт откатывает кресло и садится, проводит ладонью над панелью управления, запуская систему. Кнопки чистые и матово черные, с синим контуром подсветки. Если по ним провести пальцем, перчатка скрипит, кожано и влажно. Неприятный звук, поэтому Хашвальт предпочитает сенсорное управление.

Здесь, наверное, чище, даже чем у Аскина в спальне – Хашвальт был там пару раз, когда после не самых удачных тренировок ходил получать дополнительный комплект формы. В прошлый раз, например, он заметил под кроватью странную цветную тряпку, а на столике журнал – кажется, из мира живых – весьма сомнительного содержания.

Нет, все-таки Аскин невыносимый педант, когда дела не касается его самого. В своем собственном мире тотальному порядку предпочитает он маленький хаос.

Система загружается медленно, неохотно, подвисая на каждом шаге: у них до сих пор беда с грамотными техниками. Хотя упрекнуть в чем-то Аскина трудно – в конце концов, Хашвальт только намекнул на возможность подобной установки, даже не надеясь собрать ее когда-то в действительности: слишком много времени и сил в последнее время уходило на тренировки выхода и удержания фольштендига. Еще и этих детей Килге сгрузил на него, а сам сбежал в свое Уэко Мундо.

А вот Аскин – пожалуйста...

На экране из черноты медленно проявляются изображения с точек слежения: коридоры, спортивные залы, библиотека, техническое оборудование плюсовых этажей, лифты, выходы из спален. В самих спальнях камер: Аскин же им доверяет. Изображения зернистые, идут крупными клетками, постепенно становясь четче и ярче. Цветную макушку Базз Би Хашвальт выхватывает первой – просто взгляд цепляется за темное зеленое пятно на фоне стерильно белого коридора.

Базз Би сидит в одном из залов и, сложив ладони домиком, что-то сосредоточенно шепчет. Хашвальт подается вперед, вглядывается в еще расплывающееся изображение. Между пальцев у Базз Би – пламя. Крохотное, но яркое, как земное солнце. Оно дрожит, собранное в неровный шарик, но все разрастается, почти касаясь то и дело выбивающимися языками пальцев.

Базз Би жмурится и кривит губы и выражение сосредоточенности медленно сменяется удовлетворенностью и спокойствием – Хашвальт, наверное, впервые видит Базз Би, когда тот не орет, не дерется и не пытается что-нибудь сломать. Вполне себе… мирное зрелище.

Базз Би хмурится, его черты становятся резче, а по лицу проскальзывает короткая судорога – и шарик в его руках лопается, рассыпаясь по запястьям ворохом ярких отблесков. На руках проступают ожоги. Базз Би кривится, недовольно цыкает и трясет руками. Ему наверняка сейчас очень больно: кожа на ладонях и запястьях надувается и идет волдырями.

Хашвальт недовольно хмурится и находит на мониторах Аскина.

На сигнал Аскин отвечает спустя несколько секунд.

- Ты там еще живой? – спрашивает он вместо приветствия, и девушка-прислуга, сидящая напротив него, несмело улыбается и поднимается с места, подобрав поднос со стола.

- Зайди к Базз Би, - говорит ему Хашвальт, глядя, как служанка скрывается за поворотом – невзрачная, безликая, и как только Аскин различает их? – Он сейчас в библиотеке.

У Аскина смешно вытягивается лицо, а губы странно кривятся, словно он никак не может решить, хочет он смеяться или нет.

- Прости, тут, кажется, помехи, - говорит он со смешком. – Мне только что послышалось, будто ты сказал, что Базз Би…

- В библиотеке, - повторяет Хашвальт. – Поторопись, пока он не спалил там все до конца.

- Значит, все-таки огонь, - бормочет Аскин и раскрывает тень. Пространство идет волной и заглатывает его вместе со стулом. Показушник.

Хашвальт недовольно дергает головой. Ничего, он скоро тоже так научиться. В затяжных боях они сражаются уже почти на равных – главное не дать Аскину победить в первые две секунды боя.

Хашвальт снова поворачивается к экрану – Базз Би вздрагивает, когда Аскин выходит из тени и чуть не наворачивается со стула – и выключает это окошко. Слушать в очередной раз, что Базз Би думает о нем, Аскине и их заботе, ему не хочется.

Вместо этого он разворачивает на весь экран самое последнее окно и увеличивает четкость. Где-то за монитором провода щелкают и плюются искрами, но система продолжает работать, и Хашвальт решает включить дистанционную систему обогрева и приготавливается ждать.

На экране медленно тают морозные узоры – камеры в Шатре всегда замерзают, как их не защищай. Сила Императора слишком велика, чтобы от нее можно было закрыться обычными обогревателями. Но сейчас, согреваемая точечным потоком реяцу, камера быстро оттаивает, по экрану бегут тонкие струйки талой воды.

Когда сквозь быстро просыхающие потоки проступают контуры тела, Хашвальт напрягается и подается ближе. Яхве лежит закрыв глаза, и вокруг него вьются тонкие ледяные вихри – сила бьет из него толчками, пытается найти снаружи то, что не может достать внутри.

Хашвальт, не отводя взгляда, быстро снимает перчатки, откладывает их на приборную панель и кладет ладони на сенсорный дисплей. Глубоко вдыхает и закрывает глаза.

Чувство опасности разлетается по телу колокольным звоном. Хашвальт напрягается и убеждает себя, что ничего страшного ему не грозит, что он далеко, за тридцать этажей от угрозы, и взбесившаяся сила Императора просто не может причинить ему вреда. По коже, остывая, щекотно бегут потоки блута.

Хашвальт жмурится, проваливаясь в чернильную темноту.

Перед глазами быстро светлеет. Хашвальт открывает глаза, закрываясь ладонью от яркого света, и оглядывается. Вокруг него – стеклянные небоскребы, стопками сложенные друг на друга и уходящие блестящими окнами высоко в небо.

Безупречная иллюзия силы чертова земного мальчишки. Его Величество почему-то назвал это внутренним миром. Хотя какой может быть внутренний мир у трехмесячного пацана в цветных ползунках – для него и внешний-то пока ограничивается двумя комнатами и улыбчивыми лицами родителей и какого-о мужчины с серыми глазами и в полосатой панамке.

Хашвальт прикладывает ладонь к груди и прислушивается к реяцу. Сила Куросаки Ичиго ощущается как маленький паразит, крошечный уродливый карлик, который незаметно просачивается в этот мир. Хашвальт пробует коснуться его реяцу – плотный, жесткий. Жжется. И воздух вокруг него дрожит и идет черными волнами.

Сила Его Величества, родная и прохладная, укутывает, прикрывает в тот момент, когда этот жесткий комок вспыхивает и разлетается в стороны быстро тлеющими обрывками. У Хашвальта ощущение, будто его закатали под слой льда, а сверху рушится, оплавляясь, мир, и холодная талая вода затекает в глаза и уши, становится трудно дышать.

Хашвальт чувствует, как его тянет обратно: программа не выдерживает такой перегрузки, пребывание в чужом внутреннем мире – пусть и визуально – может сильно сказаться на его силе. Он поспешно отзывает команды, и тело становится легким, в несколько крупинок реяцу и весит всего пару бит.

В последний миг, когда программа сворачивается, подчищая точки отхода, взгляд цепляется за темный силуэт – черные длинные волосы и черный плащ, обведенный по контуру рыжим. Яхве смотрит сквозь странные оранжевые очки, улыбается – так знакомо! – самым уголком губ и не двигается. Он не помнит Хашвальта, он не узнает его. Хотя выглядит точь в точь как в тот день, когда Хашвальт в последний раз видел его с открытыми глазами.

В груди болит.

Хашвальта выбрасывает обратно в комнату управления, и несколько минут он просто сидит, глядя на бегающие по экрану строчки с информацией: что-то о потерях реяцу и обнаружении чужеродной силы. Хашвальту восхитительно все равно.

Скоро приходит Аскин. На плечи ложится мягкий плед, в руках появляется кружка с горячим чаем, и Хашвальт понимает, что замерз.

- Ну вот, а говоришь, что не ребенок, - тихо ворчит Аскин, и Хашвальт не находит, что ему ответить. – Ты бы еще себе что-нибудь отморозил, для полного счастья.

- Программа следила за моими данными, - наконец говорит Хашвальт и делает крошечный глоток. – Нет нужды беспокоиться.

- Конечно следила, - Аскин убирает лишние данные с рабочего поле, фасует информацию по папкам. – Я же сам ее писал. Для некоторых, с отмороженным чувством самосохранения.

- Все в порядке с моими чувствами, - ощущения возвращаются медленно, словно оттаивают. Первым Хашвальт чувствует раздражение, которое всегда появляется, стоит Аскину засветиться в зоне видимости.

- Вот и замечательно. – Аскин хлопает в ладоши и довольно улыбается. – До завтра – постельный режим. И да, да, ты уже не маленький, - добавляет он, закатив глаза, прежде чем Хашвальт успевает начать возмущаться.

Приходиться встать и, выпутавшись из пледа, пойти к двери. Спорить с Аскином, когда тот настроен серьезно, - себе дороже.

- Хашвальт, - окликает его Аскин, когда Хашвальт берется за ручку двери. – Перчатки не забудь. По коридорам же дети ходят.

Хашвальту как никогда хочется испытать на нем свой фольштендиг.

Ночью он спит плохо. Перед глазами отливают миллионами зеркал бескрайние небоскребы, знакомая реяцу стелется по коже прохладным шелком, а под сердцем бьется черное и горячее. Беспричинный страх щекочет нервы.

Хашвальт быстро одевается и уходит в комнату управления. Первое правило хорошего грандмастера: если не получается заняться полезными вещами, займись бесполезными, но на благо Ванденрейха. Хашвальт уже начал составлять себе такой список – на будущее.

Ночью Силберн кажется замерзшим, совсем не живым, как ледяной замок из детских книжек. Хашвальт не помнит, откуда такие образы в его голове, но, видимо, Аскин таскал из мира живых не только журналы.

В комнате темно, чисто и снова оглушающе пахнет антисептиком. Чистота успокаивает.

Хашвальт садится в кресло и запускает все экраны. Камеры выдают только черноту, подсвеченную тепловизором до бледной синевы – конечно, кто еще будет гулять по коридорам в такое время. Хашвальт включает обратную перемотку на тройную скорость и откидывается на спинку. После дневного путешествия его все еще укачивает.

Камеры выдают НаНаНу и Аскина: первый что-то бесцветно цедит, а второй беспокойно размахивает руками. В быстрой смене кадров такая активность смотрится комично, но все равно слишком странно, даже для Аскина. Хашвальт отматывает назад и включает звук.

- Я проверил этажи до пятнадцатого, нихера это не клапаны, - НаНаНа перебрасывает в другую руку коробку с инструментом и смачно цыкает. – Ты ведь знал?

- Я думал об этом, - уклончиво говорит Аскин. Эта осторожность может обмануть НаНаНу – да кого угодно! – но не Хашвальта. Хашвальт знает его слишком долго. – Ты спускался ниже?

- Сдурел? – лениво огрызается НаНаНа. – Я псих, что ли, по-твоему? Там такой холод – у меня чуть легкие не отморозились, когда я просто дышал. Прикинь, работал бы!

- Ясно, - говорит Аскин и задумчиво разглядывает свои ногти. – Завтра с утра сам спущусь.

- Тебе жить, что ли, надоело?

- Нет, - Аскин улыбается, и Хашвальта мороз идет по коже от его улыбки. – Но если я не спущусь завтра, то через неделю жить надоесть может вам.

Дальше Хашвальт не слушает.

Все проходы к лифтам, ведущим на нижние уровни, он знает лучше всех в Силберне. Большинство из них даже сделаны по его приказу. Он может пройти их на руках, ночью, с закрытыми глазами, по слепым точкам камер и даже все это вместе взятое. Но сейчас он торопится: утро у Аскина начинается действительно рано.

Холод продирает до костей, влажно оседает на коже, красит волосы в иней. На минус двадцать третьем приходится активировать блут: руки начинают дрожать и плохо слушаются.

В Шатер, огромный прозрачный куб, до середины расписанный морозными узорами, Хашвальт заходит почти не чувствуя себя от холода. Пальцы соскальзывают, когда он пытается снять перчатки.

Яхве лежит на кровати, и его дыхание прослеживается в воздухе белесыми облачками. Зрачки отчетливо мечутся под опущенным веками. Хашвальт медленно подходит, с каждым шагом заставляя себя дышать мельче, и кладет ладонь ему на лоб.

И едва успевает среагировать. Яхве открывает глаза и выбрасывает руку вперед в отчаянной попытке вцепиться в горло. Защитное заклинание получается само – они все вшиты где-то на подкорке мозга и активируются без его участия. А следом еще одно – связывающее.

Яхве рычит и выгибается в захвате, ледяная реяцу стегает наотмашь. В распахнутых глазах бьется черное пламя.

Хашвальт сомневается всего несколько секунд, а потом выходит в фольштендиг. Ему сейчас нужно равновесие, как никогда нужно. Тяжелые чаши звенят над головой, слепят переливом цепей, реяцу течет по рукам, раскаленная и гибкая, как кнут.

Хашвальт закрывает глаза и задает себе ситуацию: стеклянные дома, черная тень, рыжее солнце, теплая реяцу. Чужая сила – исключить. Весы грохочут и приходят в движение. Хашвальт с замиранием следит, как падает золотой песок, превращаясь в крупицы реяцу и растворяясь в воздухе. Чаши кружатся, движутся то вверх, то вниз, и когда они, наконец, замирают, кажется, будто весь мир оглох, ослеп и застекленел.

Весы выведены из равновесия. Весы требуют крови.

Хашвальт набирает в грудь побольше воздуха и тяжело падает на колени. Яхве выгибается под ладонями, когда он, судорожно дергая пуговицы, пытается содрать с него рубашку. Все не так, напоминает себе Хашвальт, не так, как в прошлым раз – разве что позы похожи. Не будет тех странных стыдных поцелуев, легких касаний на спине и тягучей обволакивающей нежности.

Все, что у тебя есть, - это бешеный зверь в ладонях, жадные до чужой крови, вышедшие из равновесия чаши и всего несколько минут, чтобы не закоченеть здесь ко всем прародителям. Привыкай, ты же собирался стать грандмастером, теперь только так. Кровь, лед и выходные по первым понедельникам года.

Хашвальт расстегивает последнюю пуговицу и распахивает рубашку, обнажая крепкую грудь и напрягшийся живот с белой сетью шрамов. В прошлым раз Хашвальт вылизал их все. В этот раз он собирается оставить новые.

Клинок ложится в ладонь, легкий, практически невесомый, как продолжение руки. Яхве хрипит и бьется под путами, впиваясь скрюченными в судорогах пальцами в голубое плетение, смотрит незнакомым взглядом. Сейчас он чужой, хищник с голодным взглядом.

Хашвальт заглядывает ему в глаза и осторожно, самым кончиком, касается кожи. Кровь течет по лезвию густой каплей, черная и густая как смола; по рукам бьет звериный холод. Хашвальт сцепляет зубы и приказывает рукам двигаться. Порезы ложатся ровно, стеганным кровавым рисунком поверх белых шрамов – Хашвальт прорисовывает их заново, заполняет жизнь Яхве собой. Как эгоистично.

Яхве хрипло загнанно дышит и отчаянно жмурится. Он тоже борется – с чудовищем внутри себя. Хашвальт чувствует, как из него вытекает холод, как светлеют белки глаз, когда он моргает. Чаши над головой звенят колоколом, кричат от восторга, от вкуса чужой силы, выравниваются, грохоча цепями.

Это безумие, все это: кровь, янтарное золото чаш, сталь в ладонях и во взгляде. Хашвальт рисует по телу Яхве шрамы, как хотел бы написать свою историю – ножом по коже. Коченеют пальцы, сводит от холода губы. Чертов холод, да Хашвальт же просто сходит с ума!

Чаши грохочут, и взгляд плывет, цепляется за чужой взгляд, цепкий и настоящий. Яхве гладит необычно ласково, с полуулыбкой, как смотрел в тот день, когда тянул на себя за отвороты новенького кителя и целовал, обнимая ладонью затылок. Хашвальт проваливается в этот светлый взгляд, не выдерживает и – за секунду до того, как накрывает темнотой, – прижимается губами к его губам.


Сквозь ломоту во всем теле отчетливо ощущается жжение в груди. Оно мягким потоком ползет по телу, разливается под ребрами и растекается по векам теплым желтым светом. Хашвальт глубоко вздыхает и открывает глаза.

Базз Би сидит возле его кровати – снова в одной майке – и сосредоточенно водит руками у него над грудью. Вид у него грозный и насупленный.

- Вот видишь, а ты не верил в него, - откуда-то из-за спины говорит Аскин, и Базз Би вздрагивает и поднимает лицо. В его глаза стекают все оттенки солнечного света.

- Я, - голос звучит хрипло, и приходится откашляться. – Я верил.

- А нифига себе ты отморозок, - перебивая его, восхищенно говорит Базз Би, но Хашвальт не верит в его показную браваду. У Базз Би дрожат пальцы. – Я, конечно, знал, что ты псих, но чтоб настолько.

- Базз Би, - строго говорит Аскин, и Базз Би неожиданно послушно замолкает. – Сходи погуляй.

- Ой, да не больно-то и хотелось, - Базз Би соскакивает с табуретки и по его бодрому виду Хашвальт понимает – хотелось. Еще как. – Свистите, если что.

- Базз Би, - зовет тихо Хашвальт. Голос все еще незнакомый, промерзший. – Спасибо.

- Ага, пожалуйста, - машет беззаботно рукой Базз Би, но Хашвальт чувствует, как его отпускает.

- Много он видел? – спрашивает он, когда за Базз Би закрывается дверь.

- Только тебя с мечом и по локоть в крови, - пожимает плечами Аскин, нехорошо так пожимает, дерганно.

- А остальное?

- А остальное ему видеть еще рано, - Аскин поднимается и принимается ходить по комнате. Хашвальт знает, что тот очень многое хочет сейчас ему сказать, но, наверное, последним в этом списке будет: - Зато ты победил Снежную королеву.

Хашвальт чувствует, как правая бровь ползет вверх, а глаз начинает дергать.

- Прости, что?

- По крайней мере, так решили твои детишки. И даже написали тебе на двери, - Аскин фыркает. – Уборщицу прислать?

- Не сейчас, - устало отвечает Хашвальт. У него еще немного кружится голова, и во рту стоит вкус крови, но Аскин прав – ему уже не холодно.

- Ладно, - вздыхает Аскин и улыбается – наконец знакомо, тепло. – Отдыхай, герой. Позже зайду.

Он не понимает – Хашвальт знает это. Никто не понимает и не сможет понять, почему всегда невозмутимый, он пойдет на все ради Его Величества – по горло во льду, по руки в крови, по колено в тине.

Да просто потому, что Император это Император. Он для всех, но не для каждого. Но у Хашвальта есть другое: теплые руки, серебро во взгляде и короткое, на выдохе, «Юграм», которое принадлежит только ему.

@темы: текст, Яхве, Эс Нодт, Юграм Хашвальт, Бамбиетта Бастербайн, Базз-Би, Цанг Ду, Килге Опи, Аскин Накк Ле Вар, Кэндис Кэтнипп, Лильтотто Лэмпард

---

[Доктор Айзен]

Цан Ду.

Эс Нодт

Лили

Что-то странное, но очень милое)

@темы: арт, Эс Нодт, Цанг Ду, Маск де Маскулин, Лильтотто Лэмпард

---

[Доктор Айзен]

Цан Ду

@темы: арт, Цанг Ду

---

[Доктор Айзен]

Bleach 601 by v-Germs-v on deviantART

@темы: арт, Аскин Накк Ле Вар

---

[Доктор Айзен]

Sternritter M - Gerard Valkyrie by Tommo2304 on deviantART

@темы: арт

---

[Доктор Айзен]

+1

©

@темы: арт, Юграм Хашвальт

---

[Доктор Айзен]

Название: Больше, чем ничего
Автор:  Доктор Амбридж
Тема: ангст/драма
Пейринг/Персонажи: Урахара/Акон, Акон/Хашвальт
Размер: 3 267 слов
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Т. Кубо
Саммари: Они копаются в его памяти
Предупреждения: мастурбация, фобии

Они копаются в его воспоминаниях, ищут что-то, что он, как им кажется, должен знать. Почему именно он? Хотя Акон не в курсе, если ли тут кто-то еще из исследовательской группы. Может, так поступают и с ними. Все, что видит Акон, когда приходит в себя — лампы, которые никогда не гаснут, белые стены, светящиеся изнутри, Хашвальта. Но его Акон часто видит в воспоминаниях. Это странное чувство — видеть свое прошлое. Это похоже на квазидежавю. О, я же был тут! — удивляется он, а потом признает — да правда был.

Акон становится невольным свидетелем своих промахов и своих странных поступков, слушает собственные слова, как будто телевизор смотрит или путешествует в мире глюков. Глюки иногда бывают исключительно правдоподобными, особенно когда в них становишься королем и получаешь ключ.

А вот Хашвальт присутствует, следит, прижимая палец к губам, и даже комментирует.

— Ммм психиатрические расстройства.

Акон не смущается. Он теряет всякую возможность чувствовать в этом состоянии, может ощутить только далекий укол душевной боли.

— А это интересно. Вы были правой рукой капитана Куроцучи.

Акон не может комментировать свои воспоминания. Он может только смотреть, как рыба, вмерзшая в лед. Смотреть и ждать, когда все закончится.

— Гаптофобия… Вы не пробовали лечиться?

Акону даже не смешно, а так бы он посмеялся. Лечиться. Как будто это можно вылечить. Оно пришло с ним из прошлой жизни и навсегда теперь спаяно с личностью. Он даже говорит про себя что-то подобное, но его не слышат. С другой стороны, это даже хорошо. Когда они с Хашвальтом беседуют как двое коллег-ученых, которые обсуждают только что открытый радий, Акону становится не по себе. Он всегда помнит, что он в плену, но в такие моменты как будто выпадает из реальности. Так что лучше сохранять субординацию. Хашвальт поглаживает стянутые перчатками ладони. Он худой, высокий, светлый, почти сияющий, особенно когда забирается тонкими пальцами в разум Акона. Он смотрит сейчас на очередное воспоминание, и Акону даже не стыдно. Сам он — точнее, его двойник, стоит на коленях перед Урахарой Киске и отсасывает ему.

Акону хочется закрыть глаза, чтобы не видеть ни себя, ни Урахару. Внутренности приходят в движение, сердце распирает грудь, внутри расползается что-то огромное, гораздо больше его тела, готовое разорвать на куски. Но глаза закрыть невозможно, потому что они и так закрыты. Почти физическая боль смешивается с возбуждением, когда он смотрит на член у себя во рту и на лицо Урахары. В такие моменты это особенно приятно — увидеть, наконец, его лицо и убедиться, что он не притворяется. Что его брови напряженно сведены у переносицы, что губы чуть приоткрыты, на лбу собрались морщины, едва различимые капли пота блестят на носу. Как у любого другого.

— Нам придется досмотреть до конца, вдруг вы обсуждали после что-то важное, — прохладно замечает Хашвальт.

Акон сует руку в прорезь хакама. Он всегда приходит к Урахаре без гигая. Потому что оставаться не собирается. Ему, конечно, хочется поцелуев и ебли, как у всех нормальных людей, ему даже хотелось бы поцеловать Урахару, но он не может себе позволить такую роскошь. При мысли, что кто-то коснется его, Акон чувствует ужас. Влажный, ледяной, омерзительный ужас. Тогда возбуждение пропадает. Так что Акон довольствуется дрочкой. Пара движений. У него и так яйца как каменные — давно они не встречались. И все, готово. Он тщательно вытирает руки салфеткой, потом… что потом?

— Так-так, интересно, — призрачный Хашвальт перекручивает картинку обратно. Акон вытаскивает руку из штанов, ему снова до боли хочется кончить, он выплевывает сперму и берет в рот головку.

— Прости, приходится просматривать дважды. Здесь явно было еще какое-то воспоминание.

Акон, запертый в белой длинной капсуле, наполненной голубым светом, ничего не имеет против, у него сейчас — только призрак возбуждения, только призрак тоски, призрак стыда. Он почти равнодушно лежит и позволяет делать с собой все.

И вот снова Урахара кончает ему в рот, Акон глотает, потом дрочит себе, и снова — как в кино бывает — монтаж. Он уже входит в ворота между мирами.

Этот странный пробел вызывает в вывернутом сознании Акона всплеск ничем не мотивированной надежды. Хотя пока в этом и нет ничего такого.

Хашвальт хмурится, его безмятежное, обычно холодное лицо преображается. Он явно напряжен.

— Уже третий провал за короткий срок. Что все это значит? Не понимаю.

Акон спящий вздрагивает. Слой памяти затягивается, и его выталкивает на поверхность. Он открывает глаза. Свет ламп все так же ярок, Хашвальт и еще пара техников-квинси с черными глазами что-то тихо обсуждают. В паху тяжело и горячо. Но Акон слушает очень внимательно, стараясь не отвлекаться. Сколько он уже здесь? Сложно сказать. С тех пор, как Сейрейтей поменялся местами с измерением квинси, с тех пор, как Акон попал сюда, как военнопленный ученый, вместе с другими учеными своей группы, прошло… неделя, две, три? Может, месяц? Он точно не знает, но сегодня впервые он почувствовал что-то. Это не интуиция, это логика, мгновенное соединение в голове незначительных мелочей.

Хашвальт приказывает техникам выйти и подходит к Акону.

— Не подумай, что мне приятно копаться в твоих воспоминаниях, — говорит он, открывая капсулу и вытаскивая из вены Акона иглу. Акон моргает.

— Но мне надо знать, что вы стерли с твоим… любовником?

— Нет, слишком громко сказано, — Акон вяло ворочает языком. Он как обычно пытается шутить, когда самому не смешно. Они не любовники, они даже не враги, просто Урахара иногда приглашает его для чего-то, чего Акон не помнит, и между делом Акон ему отсасывает. Урахара бог, гений, и конченый мудак, а Акон просто дрочит на него, когда уже нет сил терпеть, вот и все.

Он вспоминает долгие-долгие дни, когда он один сидит с сигаретой перед горящими мониторами и бесится на себя и на то, что происходит с ним. Он никогда так не хотел сблизиться ни с кем, но он понимает, что Урахара слишком крут для него. И чувствует себя убогим больным ничтожеством. Он даже проговаривает это вслух: я ничтожество.

— Он гораздо влиятельнее, он из другого мира, он велик, ты и боишься его, и ненавидишь, и хочешь, — Хашвальт садится рядом с капсулой и вдруг улыбается. Он приспускает тонкие штаны Акона и смотрит на его член.

— Если бы не пробелы в твоей памяти и не Урахара, ты был бы не важен. Он и тут делает тебя значительнее, — тянет Хашвальт.

— Да, все как в жизни, — снова пытается иронизировать Акон. Каков остряк. Ему не хватает сигареты и повязки на голове, с которой он уже, кажется, сросся. Тогда бы его сарказм выглядел более значительным.

— Ты знаешь, мне понятны твои чувства, — Хашвальт снимает перчатку и касается пальцами головки. — Ненавидеть и любить кого-то недостижимо великого.

Он ведет от головки вниз, рисует узоры кончиками пальцев, скользит между ягодиц и надавливает на вход. Акона передергивает. Ужас, такой знакомый, окатывает его липкой холодной водой, давит на шею. Акон пытается вывернуться, но он все еще закреплен на луже внутри капсулы.

— Неприятно. Но иногда стресс может стать удачным лекарством против амнезии, — Хашвальт ухмыляется как-то болезненно и непривычно, прикрывает глаза ресницами, как будто прячется за вуалью. Акон старается отвлечься на него, разглядывает, цепляется, даже пытается думать, но когда тот толкает палец глубже и касается губами его головки, Акон начинает кричать. Не от удовольствия, от страха. «Так я и правда вспомню, что не надо», — думает он и вырубается.



На следующий день он просыпается очень рано, оттого что включают свет в его камере. Вчера его трясло и трудно было заснуть, но теперь бы он поспал, вот только Хашвальт вряд ли позволит. Он входит и набирает код блокировки дверей.

— Знаешь, мы всех прощупали, но только у тебя нашлось хоть что-то, — он подходит ближе. — Ляг на живот. Так тебе понравится больше.

— Нет, — Акон понимает, что Хашвальт собирается делать. — Нет, лучше снова в памяти копайтесь.

— Само собой. — Хашвальт подходит еще ближе, вплотную к капсуле-ложу, и руки Акона примерзают к простыне, и ноги сковывает. Сегодня капсулу закрывать не будут.

— Мы проведем сеанс вдвоем, идет? Я помогу тебе вспомнить.

Акон прикрывает глаза, и ему кажется, только кажется, что он слышит отдаленный гул. Наверное, это гудят приборы. Он скрипит зубами, ему страшно, страх такой огромный, что им можно подавиться. Руки Хашвальта горячие, пальцы тонкие как спицы, и он шарит и шарит этими спицами по коже. Акона тошнит, но он уже не может сопротивляться. Потому что Хашвальт включает устройство по контролю памяти — так оно называется. И Акон постепенно погружается в забытье. Он оказывается в первом эпизоде — это их первая встреча вне Общества Душ. Акон курит и с любопытством оглядывает помещение. Даже забавно. Урахара появляется перед ним вдруг, тот самый легендарный капитан Двенадцатого, тот, кто изобрел хогиоку. Акона он немного раздражает заочно, но и восхищает до дрожи. Такой шинигами. Таких больше нет.

Урахара смотрит на него из-под шляпы. Акон затягивается, кашляет. Потому что Урахара все смотрит. А потом…

Акон чувствует возбуждение.

Было ли так на самом деле, часть ли это воспоминания, он точно не знает, но сейчас все не так, как в прошлые сеансы, сейчас он на самом деле возбуждается. Да еще как. Он наблюдает из своего невидимого угла за происходящим и чувствует, как желание набирает обороты. А ведь Урахара просто дает ему что-то. Что? Не видно. Опять пробел-монтаж, но он точно знает, что должен уйти, и в этот первый раз уходит, а возбуждение уходит вместе с ним, чтобы потом вылиться в долгую изнурительную мастурбацию.

Картинка смещается. Слой памяти снимается, и Акон может видеть теперь вторую сцену. Возбуждение как будто перетекает со страницы на страницу, а за ним подтягивается страх. Сейчас впервые Акон, не вырубленный транквилизатором, как обычно во время сеансов, осознает, что к нему прикасаются. Не на картинке, вырезанной из памяти — там он и Урахара беседуют о чем-то, — а в реальности. Акон даже не может сказать, как именно его касаются, но не может как следует ни испугаться, ни отвлечься. Он как будто пойман в тиски собственного безвольного состояния. Застрял, как муха в янтаре, между ужасом и доведенным до предела возбуждением. Фактор стресса — вот как бы это назвал Урахара, гений из гениев, черт его побери.

Урахара угощает его чаем, двигает чашку прямо к нему. Акон смотрит в зеленую воду и на пальцы Урахары. Они аккуратные и, наверное, прохладные на ощупь. Красивые пальцы. Акон хочет коснуться их, но пугается сам себя до одури.

— Вы со мной флиртуете? — спрашивает, выпуская колечко дыма в сторону.

Урахара ухмыляется.

— Немного. Если вы не против.

— Да нет, очень за. Но если что — главное, не трогайте меня, очень прошу. Потому что тогда ваш флирт провалится.

— Ого!

— Нда, — они смотрят вдруг на друга секунду, другую, третью, возбуждение наползает, заволакивает, а потом Акон отодвигает столик и тянется к штанам Урахары. Сейчас это вызывает приступы приглушенного забытьем отвращения, до рвоты, а тогда было охренительно. Заводил так, что яйца ныли, и потом Акон часто представлял, что дал бы ему, что они бы трахнулись в заключение вечера, и кончал, просто представляя себе, как бы это было.

Но они не трахнулись. Тогда желание поднялось до самого пика, но смазалось. Оборвалось сухими болезненными движениями по члену. Спермы было много, он вытер ее влажным полотенцем.

— Не торопись, — позвал его Урахара. — Мы должны закончить дело. Дело. Наше дело Рейх до…

На этот раз белизна не абсолютная. Акону слишком трудно бороться сразу со всем, и сознание пытается помочь ему, спасти его, снимает какие-то блоки, чтобы поставить новые. Но все же у Хашвальта не получается. Последнее слово бледнеет, картинка искажается на мгновение, и вот Акон уже уходит через ворота миров.

А Акон вырывается из забытья и начинает биться и трепыхаться, оглушенный физической болью. Он кричит, кусается, и это все чисто рефлекторные проявления ужаса, сам он внутренне спокоен.

— Урахара все предусмотрел. Никаких переговоров по средствам связи, ничего такого. Только личные встречи. Ты не думаешь, что он занимался с тобой… тем, чем занимался, исключительно из-за того, что хотел еще сильнее зафиксировать в твоей памяти момент, предшествующий передаче важной информации? — предполагает Хашвальт, натягивая перчатки. — Обидно, я понимаю. Больно. Но, к сожалению, это делается ради общего блага. — Он коротко и сухо смеется. — Потом тебя еще могут предать или даже убить. Но ты знаешь и идешь на это, улыбаясь. Красивая смерть.

Он поднимается и медленно идет к выходу, оставляя за собой едкий запах препаратов. Акон же остается. Он закрывает глаза и прислушивается к гулу. Снаружи и внутри. Гул становится громче. Акон лежит и слушает, но постепенно гул как будто затихает, а может, просто он привыкает и уже не слышит.


Урахара осторожно обводит его щеку ладонью, словно скользит рукой по стеклянной маске, улыбается как-то странно, как будто даже грустно и нежно.

— Жалко, что я не могу до тебя дотронуться. У тебя красивое лицо.

— Да бросьте вы. — Акон не шевелится, позволяет ему эту имитацию прикосновений и даже чувствует, какими были бы его ладони.

Он так же обводит головку его члена, и это почти как прикосновение, и Акон кончает, как будто тот и правда погладил его. Он смотрит на капли спермы на руке Урахары и ему как-то не по себе — не то чтобы стыдно, но неловко, словно он расписался в своей одержимости. Но Урахара, естественно, не подает виду, что что-то случилось, он бросает ему платки, убирает чай, а потом манит его пальцем.

— Акон-сан, идем, передам тебе кое-что для Маюри.

Акон покорно поднимается и идет следом, а потом… как будто заела пластинка в старом проигрывателе. Такой долго стоял в Пятом отряде, Акон видел, как Хинамори украдкой протирала пластинки. Айзен не разрешал никому прикасаться к игрушке из Мира Живых. Заело, ни шагу дальше, хотя ужас настолько сильный и от прикосновений так трясет, что Акон почти отрубается и выскальзывает из воспоминаний. Он не знает, сколько он так лежит. Его приводит в чувство Хашвальт. Он вытирает руки салфетками, губы поджаты, глаза снова скрыты за ресницами. Акону не надо быть великим психологом, чтобы понимать — Хашвальт злится. Акон прислушивается — гул как будто усиливается. Незаметно, сразу и не поймешь, но чем дальше, тем яснее слышно — это гудит силовое поле.

— Не знаю, что он с тобой сделал, но все мои попытки что-либо вытащить бессмысленны. Я зайду к тебе через час, и мы повторим, будем повторять до тех пор, пока я не пойму. — Хашвальт повернулся к нему и взглянул прямо в глаза. Акон смотрел равнодушно, он никак не мог разобраться — жив еще или уже того. Ему хотелось курить.

— Принеси сигарету, — просит он.

Хашвальт сухо хмыкает и натягивает перчатки.

— Нет. Это было бы слишком милосердно. — А потом резко отворачивается и выходит за дверь. Акон остается один. Ему нечего делать, только смотреть на лампы и думать обо всем, что сказал Хашвальт. Они проверили всех, и только у него оказались пробелы. Да, так и есть. Мозги едва шевелятся, а ведь он ученый, его даже называли гением, а теперь он не может решить простую задачку. Мог ли Урахара знать, что Акону будут расслаивать память? Мог. Поэтому спрятал важную информацию? Акону неприятно думать, что их маленькие развлечения были вызваны только необходимостью. Урахара не настолько самоотвержен. Но во всем этом сейчас обнаружилось столько холода, столько равнодушной вежливости, что стало как-то не по себе. Акон ухмыльнулся. А чего он хотел? Он получил свои пять минут величия, когда сумел приблизиться к великому человеку и за его счет получить особое внимание правой руки Императора. Хашвальт дрочил ему и трахал его пальцами — занятно, ничего не скажешь. Отличная почва для исследований. Акон смаргивает слезы, выступившие от яркого света ламп. И сразу понимает, что лампы пульсируют. И гул снова усиливается.

— Что за хрень?— тянет он хрипло.

Пытается подняться, но ничего не выходит, дергает головой, чтобы оглядеться, но тоже тщетно. Ничего не увидел, зато теперь болит голова. Он жмурится, пытается расслабиться и отдохнуть. И подумать. Если Урахара так явно указал места, где надо ломать, не сделал ли он это только для того, чтобы сбить с толку допрашивающих?

Это было бы чертовски умно и чертовски жестоко. Гул не смолкает, он уже повсюду, в каждой его клетке, в каждой поре, накрывает и укачивает. Акона медленно убаюкивает, он сползает в тяжелую неприятную дрему, сам не понимает, где он — в камере или лежит на циновках в комнате Урахары. Ему снится, что Урахара касается его. Водит пальцами по лицу и улыбается, как в тот раз — грустно и нежно. Внутри что-то рвется на части, горько, больно. Горько — вот правильное слово. Горечь всюду — в поступках, в жестах, в словах. И в ненастоящих прикосновениях.

— Пора просыпаться.

Голос Хашвальта прекращает мучения. Акон просыпается и наталкивается взглядом на его шею. Золотистые волосы убраны за плечо, видно выступающие под белой кожей вены. Акон ловит себя на том, что это заводит. Очень глупо. Все равно как когда тебя осматривает врач, и ее прикосновения вдруг возбуждают. Странно и неловко. Даже думать о таком не хочется. Хашвальт выпрямляется. Он закончил подключать сканер памяти и теперь садится рядом с ложем, чтобы продолжать до победного конца.

— У меня нет времени, Акон, — голос у него ледяной, резкий. Хашвальт запускает систему. Акон погружается в забытье, спотыкается на ступеньках памяти. Опускается совсем неглубоко, в последнее воспоминание, самое последнее. То самое, когда он отсасывал Урахаре. Хашвальт начинает трогать его сразу же, и ужас даже не успевает перерасти в возбуждение. Стимуляция слишком интенсивная, Акон сразу начинает задыхаться. Но Хашвальт не дает ему передышки. Возбуждающая картина перед глазами по-прежнему четкая, но кажется, что и она слоится, как взломанная память. Чувство, запечатленное на ней, искажается, обрастает скользкими холодными наростами, разрушается. Акон не может кричать, не может дышать, но продолжает смотреть. Вот Урахара встает, он тоже, и Урахара говорит ему. Говорит. Верхний слой откалывается, белое пятно перестает хранить тайну. Урахара поворачивается, а потом говорит.

— Мы обязательно обставим Ванденрейх, Акон. Доверься мне. — А потом открывает ему Сенкаймон.

Акон почти слышит, как ругается Хашвальт, потом пытка прекращается, и он вываливается на ложе. Хашвальт смотрит на него сверху вниз. Руки без перчаток.

— Вот, значит, как, — он холоден, абсолютно собран. — Тогда ты нам более не понадобишься. — Поднимает руку и наставляет на него пальцы. Акону уже все равно. Не то чтобы он когда-то особенно дорожил своей жизнью. Но теперь ему похрен вдвойне. Он закрывает глаза.

— Пожалуйста. Даже мешать не буду.

— Понимаю, — только и отвечает в ответ Хашвальт, а потом боль прошивает тело, и наступает перерождение.


Акон и правда верил, что отправится на землю в образе какого-нибудь тупого раздолбая. Он искренне хотел прожить жизнь весело, без заморочек, без странных фобий. Но когда он приходит в себя, то понимает, что у него ничего не вышло. Он находится не в камере, а в палате, рядом с ним сидит Исане.

— Дай сигарету, — просит он, едва только окончательно осознает, что случилось.

— Вы пришли в себя, Акон-сан!

Исане на самом деле рада, даже не притворяется. Хочет потрогать его лоб, но Акон предостерегающе поднимает руку.

— Нет. Забыла?

— Простите. — Она с сожалением вздыхает и протягивает ему пачку с втиснутой поверх сигарет зажигалкой. — Простите.

Ему уже нечего думать о том, что он будет делать дальше. Внутри пусто, в ушах тихо.

— Что случилось с Рейхом?

— Ооо вряд ли я вам расскажу подробно. Просто мы снова вернулись на свет, а они в тень, и дворец рухнул. Куросаки-сан и Урахара-сан…

— Ладно, я понял.

Он махнул рукой, зажал сигарету в зубах и закрыл глаза. Надо радоваться победе. Точно надо.


Спустя неделю он снова оказывается в комнате с татами и столиком, в которой провел столько вечеров. Его пригласил Урахара.

— Акон-сан! Рад тебя видеть!

— И я, — отвечает Акон, прикуривая новую сигарету от предыдущей.

Урахара подходит ближе, поднимает руку и словно касается пальцем его губ, оставляя зазор в пару миллиметров.

— Ты должен чувствовать себя героем.

Акон пожимает плечами.

— Но я не чувствую. — Он выпускает в воздух облачко дыма, задумчиво следит за ним. А потом говорит: — Я пришел сказать, что все. Наши маленькие забавы закончились. — Он хмыкает, удивляется, что сам говорит, как Урахара.

Тот удивлен, даже не пытается спрятаться под дурацкой панамой и сделать вид, что ему весело. Он смотрит на Акона долго, пристально и мрачно.

— Неужели ты не понял…

Акон поднимает руку.

— Нет, дело не в этом. Я думал, вы не будете задавать лишних вопросов. Тем более что я вам не отвечу. — Он стряхивает пепел на пол, бросает на Урахару еще один взгляд и отворачивается.

Ворота возникают перед ним, он открывает их мечом. Дело тут вовсе не в той афере, с помощью которой Урахара провел квинси. Они просто плохо его знали, вот и клюнули. А в том, что Акон очень скоро захочет прикосновений, но он уже понял, что ничего хорошего из этого не получится. Это слишком сложно, ужас слишком велик, а теперь стал еще больше. Потому он так и решил. Он будет вспоминать все, что было. Эти воспоминания уже никто у него не отнимет. А что, это тоже много. Гораздо больше, чем ничего.

@темы: текст, Юграм Хашвальт

---

[Доктор Айзен]

©

@темы: арт, Эс Нодт

---

[Доктор Айзен]

Bleach: Liltotto lamperd- Glutton1 by friedfoo on deviantART

@темы: арт, Лильтотто Лэмпард